Ознакомительная версия.
Лампочка под потолком мигает, еще раз мигает и гаснет. Гудевший на кухне холодильник умолкает. Дом погружается в темноту.
— Это у нас здесь часто, не то что у вас в центре, — сообщает Разбой. — Сейчас пойду, зажгу керосинку. Дедовская, трофейная.
Керосинка зажжена, стоит на столе. На стенах лежат неестественно большие тени. Огромная тень головы Победителя прыгает со стены на потолок и обратно — это Разбой привстал отрегулировать фитиль. Огромная тень головы Марка пьет из такой же огромной кружки.
Во дворе заходится лаем Иванова дворняга. Громкий скрип калитки.
— Что за шут? — вскидывается хозяин.
И тут же хлопает входная дверь. Разбой подскакивает. Открывается дверь комнаты. Иван чувствует во всех членах истому. Входит человек из сна.
Совершенно неуместны здесь его черные отутюженные брюки, белая рубашка, галстук и карточка-бейджик, приколотая на пиджаке. В руке небольшая книжица. Вежливое американское лицо, улыбка, а за спиной, по стене поднимается огромная зловещая тень, растущая с каждым его шагом.
Марк глядит на него и сразу всё понимает — пришел Повелитель Снов, к нему, к Марку. Это с ним у него здесь встреча. Наконец-то Марку становится хорошо. «Вот теперь я встречусь с тобой, Григорий, в Мире Сна. И ты увидишь, как прав был Символист Василий; и зачем ему Пимский, а за ним и ты, не поверил?» Марк уже почти видит тысячи миров, что он постигнет из Мира Сна — манящее зарево далеких огней.
— Пойдем, — говорит тот.
Марк послушно встает — на противоположной стене под потолок вырастает новая тень.
— Не дам! — отчаянным, сдавленным голосом выкрикивает Иван Разбой и, с великим трудом преодолевая истому и слабость, бросается на врага — третья тень плывет по стене, по потолку и соединившись с первой, мелькнув, исчезает.
Разбой поднимается с пола с тем же невероятным усилием. Он сейчас загораживает дорогу Марку. Поднялся и вновь на врага — на этот раз замахивается и бьет. Но тот перехватывает руку Победителя, выворачивает и бьет коленом в живот. Разбой складывается вдвое. А «мормон» хватает его за горло и душит. Лицо «мормона» спокойное и равнодушное.
Марк растерянно смотрит на происходящее. Ему неприятен вид задыхающегося товарища — какой-то диссонанс в гармонии момента…
Данила Голубцов прерывает ночной разговор с Глебуардусом Авторитетнейшим, к чему-то прислушивается.
— С Марком сейчас нехорошо. Беда там. Я к нему, и ты давай, — и исчезает.
В душе у Марка что-то обрушивается. «Это же друг погибает, он его задушит». Гибельность ситуации становится очевидной, пелены как не бывало. Но ни рукой шелохнуть, ни ногой двинуть, пригвожден, словно бабочка на булавке.
«Глебуардус! — отчаянно взывает Марк. — Спаси!»
Как ветер ударил в грудь, и рвутся невидимые путы — Марк прыгает вперед и быстрым, профессиональным движением, движением дюка Глебуардуса ломает монстру мизинцы.
Тот визжит, прижимает искалеченные руки к груди и бросается вон. Громко хлопает калитка.
Иван Разбой, сидя на полу, пытается что-то сказать, но лишь хрипит и кашляет. Марк садится рядом, обнимает друга за плечи.
— По-моему, Ваня, дело сделано. Пора нам с тобой на Галсу.
Иван постепенно приходит в себя; он еще откашливается, а полумрак комнаты уже высвечивается радужным светом, уже растворяются стены, и грудь наполняет живой и щедрый воздух…
Вспыхивает электричество. Лампочка освещает лишь опустевшую комнату: стены, опрокинутый стул, стол, сковородку с недоеденной картошкой; на полу валяется книжица в коричневом переплете. Со двора доносится жалобный собачий вой…
Конец третьей части
Тихое зарево белой ночи пряталось в прозрачных, веющих складках утра. Небо полнилось светом.
Веронику разбудил негромкий знакомый голос. Она еще помнила последние слова, обрывок фразы. Да, пожалуй, не слова, а сам голос, интонацию, чувство внезапно чудесного. Это пришедшее из сна чувство осталось и сейчас. Вероника посмотрела в окно — краски раннего, затаенного рассвета сменялись теплым золотом, превращающим отчужденный сапфир неба в лазурную даль.
Она подошла к окну и смотрела. Ей показалось, что стекло слишком непроницаемо, что не может быть сейчас такого отчуждения. Она распахнула окно. И вовремя. Золото, спустившись с небес, поднималось вверх от реки легким облаком. Золотое облако творило город наново: раздвигало масштабы, возносило высоты, очищало гармонию форм. В золотом свете, легшем на стены домов, было сейчас больше смысла, чем во всех делах дня.
Вероника ощутила тихий восторг, какой охватывает человека при созерцании святыни, внезапно открывшейся взору. Ей казалось, что она понимает сердцем великий смысл жизни — почему мы есть, почему мы все сейчас здесь, на земле, и что во всем, в глубине всего есть неуничтожимый светоч, озаряющий наши неверные, шаткие дела иным светом, доступным лишь сердечному чувству.
В этот час гармония этого города, запечатленная в камне, соединилась с гармонией небес, приоткрыв чуткому сердцу таинственную связь идеала и несовершенства, вечного и возникающего, любви и человека.
«Как хорошо вокруг, — думала Вероника, — как чудно! Так бывает перед праздником. Рассвет — торжественная увертюра. Рассвет — дитя, он спешит пробудить и позвать всех, кто приглашен на праздник. А праздник…»
А праздник был. Удивительный, небывалый праздник. «Во сне?» — спросила сама у себя Вероника.
Странно, ей казалось, что праздник только начинается, что только сейчас начинается ее настоящая жизнь.
Жить — это не только плыть по времени, как лодочка, пущенная по реке. Жить — это чувствовать всей полнотой души великое, невмещаемое в тесные рамки временного; чувствовать и откликаться, трепетать сердцем голосу, который, раз услышав, не забыть уже никогда.
Мир стал большим, обрел новые измерения. Как человек, что бы он ни делал, носит всегда и всюду за собою свою тень, так мир, как бы он ни жил, — рушился или воздвигался, устремлялся целью или впадал в оцепенение, — несет неслышно и неощутимо для себя духовный смысл творимого им. А где-то повыше уже проглядывает иное — разрешение всех проблем и укрощение всех стихий; ясное и глубокое, как небо, назначение, смысл и цель.
Чувство это было кротко и прозрачно. Но теперь Вероника не хотела бы отдать его ни за какие яркие страсти и бушующие желания. Чувство звенело ручейком, переливалось золотым облаком.
Откуда, откуда оно явилось, откуда пришло? Кто дал? Чей это нежданный дар? Ей сейчас было не до этого. Она вдруг испугалась: «Да разве это я? Разве я была когда-нибудь такой?» Какой именно — выразить она не могла. Ей виделось — в мире вещей осталась лишь небольшая часть ее, а вся она — в этом золотом свете, заливающем небо и облаком поднимающемся от реки. «Если в моей голове так теперь и останется, я потеряюсь в этом мире», — подумала Вероника, и словно в ответ всё в душе вновь переменилось. Она вновь была земной женщиной из земного мира.
Ознакомительная версия.
