— Ну, что? Догнал меня? Кто кого теперь? — спрашивала я язвительно и показывала ему кулак.
За этим занятием меня и застал запыхавшийся Жулалу. Примчавшись к костру, он крикнул, что мне нужна помощь, и, не успев объяснить ничего толком, бросился обратно по моим следам. Теперь он едва переводя дыханье, не мог прийти в себя от изумления. В его глазах выходило, что я поймала мокроуса, и это было чем-то невообразимым. Девчонка, которая хоть и умеет драться и лазить по деревьям, но все же девчонка, а не охотник, сумела поймать такое опасное животное. Неслыханно!
Я не стала разуверять Жулалу, и вскоре мне представилась возможность пронаблюдать, каким образом рождаются мифы. Парень рассказывал историю о моем бегстве от мокроуса, как о подвиге, всякий раз прибавляя все новые и новые несуществующие подробности, в которые и сам, как ни странно, верил. В конце концов, он уже заявлял, что я, принеся жертву богине охоты, выследила и заманила в хитрую ловушку злобного зверя.
Поначалу сидевшие у костра охотники, которые, между прочим, так и не удосужились броситься мне на помощь, нисколько не поверили в рассказ Жулалу, но факт в виде застрявшего мокроуса, заставил их поверить и несказанно удивиться.
— Теперь я понимаю, почему тебя в деревне зовут Скубиларом, — сказал пораженный Намар.
Так я и завоевала свое прозвище и из противного насекомого превратилась в дикого лесного охотника…
Накануне того дня, когда я должна была облачиться в женское платье, поскольку костюм Гая совсем почти превратился в лохмотья, случилось нечто неприятное.
Еще утром я снова поругалась с Лилин. Как я не пыталась мирно существовать с этой красоткой, все мои благодушные поползновения разбивались вдребезги о ее заносчивость и беспричинную злобу ко мне. Я вежливо напомнила ей о том, что сегодня ее очередь производить уборку в нашем доме. Она заметила, огрызнувшись, что я не имею права указывать ей, поскольку пришла в их родной поселок неизвестно откуда, и к тому же волосы у меня короткие. Надо сказать, что в последнее время моя прическа вызывала насмешку лишь у Лилин. Другие давно привыкли к ней, тем более что я стремилась теперь отрастить волосы.
Кроткая Пея вызвалась убраться за эту высокомерную девчонку. Но в меня уже вселился бес и обостренное чувство справедливости.
— Не надо, Пея! — остановила я ее и, отобрав у нее метелку, подсунула под надменный носик Лилин.
Надо было видеть, как она вспыхнула от возмущения. Ее просто распирало сказать мне что-нибудь резкое, но, заметив, что все девчонки, даже лентяйки подружки, смотрят на нее с укоризной, она остервенело вырвала у меня метлу и принялась пылить почем зря, чуть ли не скрипя зубами от досады. Мы тут же выбежалииз дома, чихая и радуясь, тому, что смогли приструнить надутую красотку, и отправились на сбор ягод. Не смотря на мои охотничьи подвиги, я все равно занималась женским трудом. Мужчины не допускали даже мысли о том, чтоб пустить в свой круг женщину. Впрочем, я на этом и не настаивала и не просила. Отправься я сейчас с ними на настоящую охоту, все бы увидели, что вовсе никакой я не охотник и посмеялись надо мной.
На этот раз мы решили пойти на изобильные дальние плантации. Это было сколь опасно, столь же и оправдано. Там можно было встретить чужаков, что нельзя было допустить ни в коем случае, поскольку наше местоположение могло быть раскрыто. Но в тоже время вот-вот должен был начаться сезон дождей, и наши походы в лес прекратяться. Нужно было сделать запас.
Нам понадобилось только несколько часов, чтоб добраться туда. Несмотря на то, что мы вышли еще до восхода, Антэ уже стоял высоко, когда мы пришли на склон большого холма, сплошь заросшего ореховыми деревьями и ягодными кустарниками. Мы с Пеей, две подружки Рина и Дила и несколько совсем маленьких девчонок от шести до десяти лет, принялись собирать все это изобилие в свои плетенные коробки. Мы переговаривались как всегда, смеялись и шутили. Нам предстояло пробыть здесь до самого вечера, и возвратиться домой уже в сумерках. Было очень жарко, и даже тень ореховых деревьев не спасала. С нас капал пот, к нам приставал гнус, но лесные девчонки, казалось, не замечали этих неудобств, изнуряющих меня. А я пыталась держаться изо всех сил, терпения мне было не занимать.
Жара немного спала к вечеру, и даже стало холодать. Мы собирались уже, взвалив на спины полные коробы, двинуться к дому, как вдруг… Кто-то из маленьких заметил, что-то необычное. Мы насторожились и притихли. Никому не нужно было говорить «тсс», все и так знали, чего нужно бояться. Хищников здесь не должно было быть, но поди объясни это тигру или вепрю, случайно забредшему сюда.
Все залегли в яму и сбились в кучку. Мы с Пеей как самые старшие стали потихоньку выглядывать из травы и осматривать окрестности, стремясь найти источник непонятного шума. Вскоре на вершине холма, у подножия которого мы сейчас были, мы заметили группу людей. Это были трое мужчин. Впереди шел, видимо, главный, в высоком шлеме с разноцветным пернатым гребнем. Его стальные доспехи бросали на нас отблески. Двое других мужчин были одеты попроще, но все равно было видно, что они военные. Вся группа шла в обратную от нашего поселка сторону.
— Думаешь, они были у нас? — спросила меня Пея. В ее глазах отразился испуг. Она знала, что это могло бы значить.
— Конечно, нет! — заверила я ее. — Они могут идти, откуда угодно. А кто они не знаешь?
— Это егерь со своими помощниками.
— Егерь?
— Да он охраняет эти леса. Все эти леса, озеро, долина и холмы, все находиться во владении консула Цезарии. Никто не имеет право жить здесь.
Домой мы возвращались чуть ли не на цыпочках, боясь разговаривать, обходя хрустящие ветки и пригибаясь к земле от малейшего шороха. Обратно мы, таким образом, пришли уже заполночь.
Поселок не спал. Мы сразу почувствовали неладное, еще издалека заметив горящий посреди поселка костер.
— Старейшины созвали совет, — объяснила мне Пея. — Что-то случилось.
Нас встретили с облегченьем. Оказывается, что они решили, что нас захватили в плен. Мы сразу же узнали, что егерь действительно был здесь. Он наткнулся на поселок случайно, и потому не стал ввязываться в драку, имея с собой только двоих солдат. Но нас успокоили. Оказывается, с егерем можно было договориться. Нужно было только заплатить ему выкуп, и он оставит нас в покое.
Я слушала эти наивные речи и поражалась. Видно, эти люди просто не знали, что такое шантаж. Ни один шантажист никогда не отстанет от своей жертвы, пока не высосет из нее все до последнего гроша. А в нашем случае все могло быть еще хуже. Заверив унчитос, что не хочет им зла, егерь вернется сюда уже с целым отрядом и перебьет нас всех. А если он из тех чиновников, что берут взятки, то неужели он станет довольствоваться ничтожной платой, которую могут собрать бедные унчитос. Выгодней было бы привести сюда охотников за рабами и получить за это неплохую мзду.
Мне очень хотелось предостеречь жителей поселка, к коим я теперь и сама относилась, но две вещи меня останавливали. Во-первых, я все еще плохо разговаривала на их языке, и не смогла бы достаточно убедительно изъясниться. Во-вторых, я не имела не только права голоса, но даже и права присутствовать на совете, на который я попала лишь благодаря растерянности и неразберихе, царившей после ухода егеря. Мне не позволили бы даже слово сказать и отправили в девичий дом. Но где же мы возьмем деньги, если живем натуральным хозяйством?
Когда же на следующее утро я узнала, где планируется раздобыть нужную сумму, я остолбенела. Унчитос решили продать в рабство одного из них. Нетрудно было догадаться, что этим товаром должна была стать Лилин. Вот почему ее так холили и лелеяли. Оказывается, она первоначально готовилась к чему-то подобному. Это был их капитал, их резерв.
Красотка между тем вовсе не печалилась. Оказывается, она давно уже была в курсе своего предназначения и чрезвычайно гордилась этим. Ей очень хотелось попасть в другой мир, выйти из глуши, леса, вечной работы, к которой она, впрочем, имела очень небольшое отношение. Она мечтала стать рабыней — дэшу.
У Аржака был свой человек на рынке рабов в ближайшем городе. Через него можно было продать Лилин за хорошую цену, не рискуя самому попасть в руки работорговцев. На следующий день ее снаряжали все женщины поселка. На нее надели лучшее платье, сшитое специально для этого случая, заплели волосы, подняв их на затылок костяным гребнем. Меня попросили сделать ей традиционный макияж, которым пользовались только женщины унчитос и дэшу. Этот макияж был точно таким же, какому обучала меня когда-то Бенедикт. Я с сочувствием и жалостью смотрела на Лилин, а она, глупая, взирала на меня с гордостью и презрением.
— Тебе так хочется стать дэшу? Хочешь стать игрушкой в чужих руках? — спросила я ее, не удержавшись.
