— Это верно. Но я не могу подойти к ней и спросить: что тебя мучает, Тула? А ты?
— Да, мы на это не способны, Гунилла. Так что нам остается просто ждать.
Так они сидели за столом, молча взяв друг друга за руки, и сердца их тревожно бились за их любимую дочь.
Тула упражнялась. У нее было потайное место в лесу, куда она уходила, когда ее охватывало кошмарное беспокойство. Она знала, что только игра на флейте может успокоить ее и вернуть в нормальное состояние.
Зима была мягкой, так что она проводила много времени вне дома. На холмах не было ни снега, ни инея, одни лишь опавшие листья брусники.
Ей показалось, что она разобралась в сложной последовательности дырочек, у нее начало получаться что-то вроде мелодии. Если бы Тула жила сто лет назад, само понятие атональной музыки вызвало бы у нее недоумение. Но ее флейта имела еще более запутанное устройство: она была настолько дисгармоничной, что здесь вообще невозможно было говорить ни о какой музыке.
Тем не менее ей казалось, что кое-что у нее получается.
Она нашла в этой флейте главный элемент. Последовательность полутонов и четвертей тонов звучала, конечно, невыносимо, но теперь ей, по крайней мере, было от чего оттолкнуться. Собственно говоря, в ее распоряжении было всего пять звуков. Один из них был фальшивым, насколько она могла определить это на слух, поэтому ей хотелось найти точный звук…
Она повторяла кусочек мелодии снова и снова. Ругалась и плакала, думала, что нашла тот самый звук, но тут же отчаивалась… В конце концов она отшвырнула в сторону флейту — но тут же подняла ее — а потом решила сделать последнюю безнадежную попытку.
Она вскинула голову.
Что это было?
Что-то послышалось ей… Безжизненное мировое пространство… Оттуда донесся какой-то звук…
Крик?
Нет, разумеется, нет. Ответ?
Тоже нет.
Эхо! Да, скорее всего, эхо. Эхо, принесенное ветром.
Эх, какие только глупости не приходят ей в голову!
Она вздрогнула. По лесу шли двое человек. Увидев ее, они направились к ней.
Неужели даже в лесу нельзя побыть одной?
Оба они были очень красиво одеты, мужчина и женщина, хотя и не слишком современно. Скорее всего, их одежда не относилась ни к какому времени. Оба были необычайно красивы. Им было около тридцати, возможно, меньше. Мужчина был темноволос, как южанин, женщина была рыжеволосой, с очень выразительным лицом. Тула была в замешательстве. Они брат и сестра? Цвет кожи и волос разный, но глаза…
Глаза у них были поразительно одинаковыми, одного и того же янтарного цвета, и цвет этот был настолько необычен, что вряд ли в двух разных семьях могли появиться такие дети.
Не успела она додумать свою мысль до конца, как женщина первая заговорила с ней.
— Тебе привет от твоих родителей, Тула. Они хотят, чтобы ты немедленно возвращалась домой.
Тула почувствовала раздражение, что бывало с ней всегда, когда кто-то нарушал ее досуг.
— Они так беспокоятся о тебе, — произнес мужчина мягким, красивым голосом. — Если можешь, проводи с ними больше времени! Не уходи и не прячься, будь прежней Тулой, которую все так любили!
Она хотела было протестовать, сказать, что получает больше пользы для себя, проводя время в лесу, что она достаточно долго была послушной дурочкой, но что-то внутри нее — что именно, она не смогла бы сказать — направило ее мысли в другую сторону и вынудило ее промолчать. «Смирись, будь послушной девочкой», — говорил ей кто-то.
Отвесив им глубокий поклон, она побежала домой.
И только тогда она подумала, что они не представились ей. А сами знали ее!
Недовольство ее росло. В ней самой или в окружающем ее пространстве? Разве не стало вдруг морозно и по-зимнему неуютно? Разве не сбивал ее с ног встречный ветер?
— Что же мне делать? — жалобно произнесла она и остановилась. И, запрокинув голову, она крикнула, словно обращаясь к небу: — Ведь ты же был только что доволен мной!
Она испугалась своих собственных слов. С кем это она разговаривает?
А эти люди… Они нарушили ее покой, и теперь она не знала, как ей быть.
Холодный ветер завывал вокруг нее, словно разъяренный дракон. Ощущая нервное возбуждение, она достала колдовскую флейту и начала играть.
Но почему она не может найти эти пять звуков?
Где же они?
У Тулы началась истерика. Ветер сбивал ее с ног, волосы развевались, закрывая лицо, одежда обледенела.
Она рыдала от страха. И не потому, что ее сбивал с ног ветер. А потому, что никак не могла найти пять основных тонов.
Она забыла их!
— Ах, какая жалость, — всхлипывала она. — Я забыла, забыла их!
Совершенно разбитая, она вернулась домой. Мама Гунилла подошла к ней.
— Наконец-то ты пришла! Иди сюда, тебе письмо!
Голос матери был таким радостным. Тула же была равнодушна.
И когда они вошли в уютную кухню, где с довольным видом сидел отец, мать взяла со стола письмо.
— От Хейке и Винги, — сказала она, пылая румянцем. — Его написала Винга. Они навестили маленькую Анну Марию, дочь Ула. Ты ведь помнишь ее? Неужели прошло уже около шести лет с момента ее первого причастия?
Тула угрюмо кивнула. Да, конечно, она помнит Анну Марию! Спокойная, милая, добрая, но какое ей дело до этой лицемерной конфирмантки?
Она сама удивилась своим мыслям: такого раньше за ней не водилось!
Отец ее сиял, как солнце, а мать продолжала:
— Представь себе, Тула, Анна Мария выходит замуж! За одного симпатичного человека, который ей очень подходит. Он из валлонского рода, его зовут Коль Симон. И еще. Хейке и Винга собираются сюда! Они… Они могут приехать со дня на день, ведь почта всегда задерживается… Ах, мы должны приготовиться к их приезду, встретить их как можно лучше, они наверняка устанут и проголодаются. Эрланд, где они будут спать?
И родители стали обсуждать план встречи гостей.
Но Тула ощущала крайнее неудовольствие. Дядя Хейке приедет к ним? Зачем? Мысль об этом была ей неприятна, почти невыносима, и она сама не знала почему, ведь до этого она восхищалась дядей Хейке.
Нет, он не должен приезжать! Что же ей делать?.. Руки ее холодели и сжимались в кулаки.
— Мне… мне что-то нездоровится… — сказала она. — Можно, я пойду и прилягу?
Они тут же засуетились вокруг нее. Тула легла в постель, и она была так возбуждена, что забыла спросить о тех двух, что встретились ей в лесу. О тех, что передали ей известие от родителей.
Сами же родители не обмолвились о них ни словом.
Кто-то завладел ее снами.
Это была первая мысль Тулы, когда она проснулась на следующее утро.
Трудность была в том, что она почти никогда не могла вспомнить свои сны.
Кто-то очень сердился ни нее.
Это было пренеприятнейшее чувство — испытывать на себе чью-то ярость.
