Хейке с содроганием вспомнил весенние жертвоприношения на холме в Гростенсхольме. Он тронул Вингу за плечо.
— Я знаю. Но на этот раз…
— На этот раз речь идет о маленькой девочке, — перебила она его, — которой наверняка требуется женская поддержка. Наверняка у нее трудности такого рода…
Гунилла решила за всех:
— Мы с Эрландом сможем и сами навестить отца. Если вы обещаете поговорить с девочкой.
Так они и решили. Хейке был вовсе не рад тому, что Винга остается с ним, но, зная ее упрямство, он решил, что лучше будет уступить ей. Она всегда одерживала победу.
Этот разговор происходил вечером.
А теперь они сидели за завтраком и говорили о вещах повседневных.
— Нет, вы посмотрите! — воскликнула Винга и встала с места. — Это же Тула! Какая ты стала большая! Тебе уже исполнилось пятнадцать?
Тети всегда говорят одно и то же: «Какая ты стала большая!»
— Мне уже шестнадцать, — пробормотала Тула.
— Да, в самом деле, я уже сбилась со счета.
«Пожалуй, стоит изобразить на лице сладенькую улыбочку, — подумала Тула. — Но как не хочется сегодня это делать!»
Дядя Хейке встал. Высокий и могучий, он едва не доставал головой до потолка. Тула присела в поклоне — и улыбалась, улыбалась, пока у нее не свело челюсть.
Что-то он слишком пытливо смотрит на нее! Она опустила глаза.
— В самом деле ты изменилась, — своим рокочущим басом произнес он. — Помню, ты была раньше светловолосой, не так ли? И более ребячливой, но все это так естественно. Ты скоро станешь совсем взрослой, Тула!
И Туле показалось, что про себя он говорит: «Убери свою притворную, невинную улыбку, тебе не провести меня!»
Нет, что за выдумки? Разумеется, он так не мог думать, просто она сама приводила себя в боевую готовность.
Но больше всего ее пугало то, что ей приходилось встречать в штыки дядю Хейке. Ее великого героя!
И если бы не это ее постоянное сопротивление по отношению к нему, он, возможно, и не обнаружил бы, что она «меченая»? Но теперь случай был еще серьезнее.
Тула не понимала, почему именно сейчас все так осложнилось. Но она знала это.
— Я… я должна сейчас уйти, — пользуясь паузой, сказала Тула. — Мне нужно кое-что сделать… Спокойные глаза Хейке смотрели прямо на нее.
— Ты сможешь это сделать потом, — сказал он. — Твои родители собрались как раз к Арву Грипу, чтобы предупредить его о нашем приезде. Так что мы с тобой можем немного поболтать.
Никогда такие простые слова не казались ей такими угрожающими! Тула сразу вся как-то сжалась и бросила умоляющий взгляд на отца и мать.
Но они не вняли ее мольбе.
— Вы прекрасно проведете время, — с улыбкой произнес отец. — Только не забудь о курах, Тула! Это твоя обязанность.
Ура, куры! Это и будет ее спасением!
Родители направились к дверям. Отец сказал что-то Хейке, но она, как ни старалась, не могла расслышать.
А сказал он вот что: «Не оставляй ее одну! Иначе она удерет из дома». «Ни на минуту», — ответил ему Хейке. Но Тула этого не слышала.
Родители ушли. И она осталась наедине с огромной опасностью.
С опасностью, которую таил в себе добрый дядя Хейке.
Воцарилась напряженная тишина.
«Здесь кто-то есть кроме нас, — подумала Тула. — Кто-то выжидает. Выжидает, чтобы нанести удар. Прислушивается. Наблюдает. Угрожает в своей настороженности. Гнев теперь изолирован — но он где-то здесь. Я вижу, что Хейке тоже чувствует напряженность этой тишины, он понимает, что это значит…»
Тула инстинктивно придвинулась поближе к Винге, словно ища у нее защиту. Она пыталась скрыть от Хейке свой агрессивный взгляд.
Но он заметил ее осторожное движение в сторону Винги.
— Как твои дела, Тула? — мягко и дружелюбно спросил он.
— Спасибо, хорошо, — вежливо и равнодушно ответила она.
«Мне было хорошо, — подумала она, — до того, как вы пришли… Поэтому мне не нравится твой спокойный голос, Хейке. Гораздо лучше, когда ты сердишься».
Но и его гнева она тоже боялась. Ей казалось, что она не вынесет гнева Хейке.
Она нащупала лежащую в кармане флейту. Ей нужно уйти и упражняться. Немедленно, пока она не забыла мелодию…
— Мне… нужно выйти, чтобы заняться курами.
— Хорошо, пойдем вместе!
Черт побери!
Но кто-то подстрекал ее к сопротивлению. Поддерживал ее. «Не сдавайся, Тула, ты способна дать ему отпор!»
Как чудесно чувствовать, когда тобой довольны! Иметь сильного союзника в борьбе с Хейке! И, разумеется, в борьбе с Вингой, хотя она вовсе не была опасной. Врагом ее был Хейке.
Но ее ли он был врагом? Не был ли он врагом той скрытой силы?
«Он опасен, Тула! Не позволяй ему перетягивать тебя на свою сторону! Он принесет нам беду, этот Хейке, держись от него подальше! Уходи отсюда!»
— Э-э-э… Мне нужно еще в отхожее место…
— Прекрасно, — сказала Винга. — Тогда пойдем вместе, мне как раз тоже нужно туда. Пошли же!
Она взяла Тулу под руку, и они вышли.
Потом куры получили свой завтрак. На этот раз ее сопровождал Хейке. Воздух просто содрогался от злости, казалось, еще немного, и ударит молния.
— Я обещала одной подруге навестить ее сегодня утром, — сказала Тула.
«Браво, моя девочка», — услышала она голос внутри себя. И облако удовлетворенности окутало ее.
— Конечно, навести ее, — ответил Хейке. Слава Богу!
— Но… — продолжал он. — Но может быть, ты останешься и посмотришь, какие мы привезли тебе подарки? Это не потребует много времени.
«Не оставайся, Тула! Не заходи в дом! Не слушай этого идиота!»
И снова это был голос внутри нее.
Но Винга уже взяла ее за руку и повела в дом. Сопротивляться этому было бы неприлично.
Горечь и недовольство разрывали ее на части. И в то же время ей хотелось взглянуть на подарки, как и всякой шестнадцатилетней девушке. Сознание ее было раздвоенным, в ней жили сразу двое.
Ей подарили удивительно красивую ночную рубашку, которую выбирала Винга, обладавшая отменным вкусом.
— Можно мне примерить ее? — спросила она, на миг позабыв про злобный голос, которому она с такой охотой подчинялась.
— Потом примеришь, — ответил Хейке. — Сначала я хочу кое о чем с тобой поговорить.
Сознание ее снова заволоклось грозовыми тучами. Но она не могла отказать ему.
Хейке расспрашивал о ее жизни, и она беспечно, со смехом, отвечала ему, кипя при этом яростью.
«Только бы мне не забыть мелодию!..»
Она заметила, что стала отвечать невпопад. Она сознательно старалась не касаться темных сторон своей жизни — ведь у Тулы было что-то вроде совести, которую невозможно было заменить салонной вежливостью. Но теперь она начала терять контроль над своими ответами, она чувствовала себя смертельно усталой, и остаток ее внимания был прикован к мелодии, грозящей исчезнуть из ее памяти.
