Женщин отшвырнули к забору. Тхаи вовремя ухватила Нитху за руку, только поэтому их не разбросало в стороны, как два листа в бурю.
– О Гарх-то-Горх, – изумленно пробормотала Нитха, – спасибо тебе, но это уж чересчур!
– Отомстим за храм! – вопила толпа. – Исполним волю богов! На Тележную улицу! Они заплатят за свои грехи, эти разряженные чурбаны! На Тележную! Бей стражу!
Обе наррабанки пытались удержаться возле забора, но людской поток тащил их вдоль высоких некрашеных досок, тащил медленно, но неотвратимо. Обе понимали, что впереди ждет что-то ужасное, и не хотели очутиться там, где начнет расправу обезумевшая толпа.
Нитха скользила ладонями по доскам, обдирая пальцы, пытаясь уцепиться хоть за широкую щель, хоть за торчащий гвоздь. Под ладонь подвернулся венок из деревянных цветов. Девочка вцепилась в него… ах да, это уже не забор, это ворота, массивные, высокие. Тхаи тоже уцепилась за венок, но наррабанки понимали, что долго им так не удержаться.
Нитха глянула наверх. Вскарабкаться бы на ворота! Но не достать до верхней планки!
От сильного толчка рядом рухнул на колени бородач в потрепанной матросской куртке. Скверно бранясь, он заворочался, но встать на ноги ему удалось не сразу.
А удалось ему это не сразу потому, что Нитха проворно, как белка, вскарабкалась сзади ему на плечи и, как со ступеньки лестницы, влезла на забор. Вдогонку полетело пожелание сдохнуть от дурной болезни, сопровожденное кратким изложением родословной наглой черномазой девки. «Наглая черномазая девка» не обратила на это внимания. Ругнув свое неудобное платье, а также учителя и Рахсан-дэра, обрядивших ее в этот мешок, Нитха уцепилась за резной столбик над воротами, склонилась как можно ниже и протянула руку спутнице.
Увы, девочке не под силу было втащить наверх толстушку Тхаи. Наоборот, та стянула бы ее наземь. Но на помощь неожиданно пришел бородатый моряк. Сообразив, в чем дело, он сменил гнев на милость. Подхватил завизжавшую Тхаи, подсадил на ворота и пустил вслед добродушно-озорную фразу, в которой единственными пристойными словами были: «…так хоть подержаться!»
Бородатый благодетель двинулся дальше, широкими плечами раздвигая толпу, а наррабанки остались восседать на заборе, словно две птицы… пожалуй, словно две курицы. Зрелище было нелепым и забавным.
Тхаи, резко побледнев и вцепившись в левый резной столбик, изо всех сил пыталась не свалиться. Время от времени она тихонько причитала, что опозорена навеки.
Схожие мысли одолевали и Нитху, которая держалась за правый столбик, морщилась, слыша, какие шутки летят из толпы (счастье Тхаи, что та их не понимала) и пыталась угадать, что сказал бы Рахсан-дэр, увидев сейчас дочь своего повелителя. Пожалуй, ничего не сказал бы, умер бы на месте…
Чтобы отвлечься от неприятных размышлений, девочка глядела туда, где сверху видна была перегороженная стойками Тележная улица. Собственно, стойки были уже опрокинуты, и стража, сомкнув щиты, сдерживала озлобленную толпу…
* * *
Городские беспорядки были продуманы хоть и на скорую руку, но толково.
Толпа от храма Того, Кто Хранит Неразумных Тварей, шла уже громить верфи. Ее догоняла другая толпа, еще более грозная, – та, которую вела Лейтиса.
А возле изящного, похожего на раковину храма Того, Кто Колышет Морские Волны, почти не упоминались верфи и корабли. Зато в избытке было бунтарских речей о правящей троице, своей скупостью навлекшей на город гнев богов.
Пожар был потушен, но толпа уже взбудораженно выкрикивала мятежные призывы. Она двинулась навстречу шествию, сметая деревянные ограждения и расшвыривая стражу.
Расчет Жабьего Рыла был прост: остановить хорошо охраняемую процессию, заставить ее повернуть во дворец. Потому что «крысоловы» и «щеголи» общими силами могли бы разогнать бунтарей у верфей.
Когда толпа вышла к Тележной улице, шествие остановилось. Придворные были в смятении – не из трусости, а от неожиданности. Нет, разумеется, навстречу шествию, опередив толпу, прибежал гонец и закричал о мятеже, но всерьез никто не верил, что в День Всех Богов город мог взбунтоваться.
Стражники подняли щиты, прикрывая сгрудившихся придворных. Над щитами летели камни и оскорбления.
Нарядная, еще недавно такая веселая знать содрогнулась, услышав рычание города.
* * *
Люди давили друг друга, протискиваясь к месту драки. Голубиный переулок под ногами женщин, сидящих на воротах, превратился в кипящий котел. Наррабанки со страхом глядели вниз и думали: что будет, если они сорвутся в клокочущее «варево»?
«Я-то ладно, – тревожилась Нитха, – но долго ли удержится на узкой планке Тхаи?»
Внезапно сзади их окликнул спокойный, с ленцой голос:
– И что же это за яблочки выросли на моем заборе?
Нитха осторожно, чтобы не потерять равновесия, обернулась. Снизу вверх на нее смотрел молодой русоволосый мужчина с небольшой, аккуратно подстриженной бородкой и холеными усами. Плечистый, крепкий, в расстегнутой праздничной куртке, из-под которой видна была яркая рубаха, и в добротных штанах с вышитым поясом, он стоял, уперев руки в боки, и с прищуром разглядывал сидящих на воротах смуглянок.
– Ба, да это не яблочки, это персики заморские!
И тон, и поза, и выражение лица – все говорило ясно и недвусмысленно: «Я зажиточный горожанин, я стою на своем дворе, я хозяин всего, что видит глаз: и дома, и сарая, и бани, и поленницы под навесом, и грядок у дальнего забора. Хозяин всего добротного, солидного владения!»
– Мы прячемся от толпы, господин, боимся, что раздавят, – жалобно объяснила Нитха. – Там, в переулке, такое творится…
– Слышу я, что там творится, – пренебрежительно отозвался хозяин дома. – Дураки кричат и палками машут, умные люди по домам сидят. Вон я замок повесил – и пусть они хоть полопаются от крика!
Глянув вниз, Нитха увидела, что ворота и впрямь заперты на массивный висячий замок.
– Долго так сможете высидеть? – с усмешкой поинтересовался хозяин.
– Сколько получится, господин, – вздохнула Нитха.
– Ладно, курочки, – подмигнул мужчина, – прыгайте с насеста. Разрешу переждать заварушку в доме.
– Нельзя нам в доме, господин, у нас спешное дело.
– В такой день – спешное дело? – удивился мужчина. – Ладно, прыгайте. Выпущу через заднюю калитку в другой переулок. Там тоже была драка, но вроде уже буяны разбежались.
Нитха колебалась. Предложение было заманчивым, но девушке не нравился взгляд мужчины – цепкий, насмешливый.
Тхаи молча вслушивалась в разговор на чужом языке. Она не понимала почти ни слова, но догадывалась, о чем идет речь.
В это время из гущи боя раздался пронзительный, душераздирающий крик, переходящий в вой. Это голосил из-под чужих тяжелых каблуков бедняга, которого угораздило споткнуться. От этого вопля Тхаи дернулась и едва не сорвалась вниз.
