— Это твоя воля, — повторил Орвин. — Пусть Ушедшие приглядывают за тобой.
— Спасибо. — Младший шэл коротко поклонился сводному брату. — Я постараюсь, чтобы им не стало скучно зато время, пока я буду в отъезде.
Повернувшись, он быстро вышел из покоев шаббэл, и деревянная дверь за ним бесшумно затворилась. Риаен вздохнула, но в этом вздохе не было облегчения. Орвин покачал головой.
— Как я и говорил. Гниль внутри. Она не даст ему покоя. Я всегда удивлялся, почему Ушедшие не разрешили ему быть снаружи таким же уродливым, как и внутри? Воистину это было бы неприятнейшее зрелище…
— Замолчи.
Орвин покорно замолчал. Поднявшись как можно тише, он вышел в боковую дверь, оставив мать одну.
Риаен, жена покойного шэда Кирана, шаббэл Алдион, плакала, и сейчас ей не требовались свидетели.
ВНУТРИ И СНАРУЖИ. АЛДИОН
— Мой шэл желает принять трапезу?
Крэйн поднял голову. Оказывается, он зашел в обеденный зал. Пожилая служанка, не смея поднять на него глаза, поклонилась. Ушедшие, неужели она уже знает? Нет, понял он с облегчением, просто боится. Обычная робость прислуги. Риаен и Орвин не станут распространять новость раньше, чем это будет необходимо. Наверняка об отъезде шэла станет известно лишь в последний момент. И конечно же, это будет представлено как желание самого Крэйна. Интересно, как отреагирует Лат?
Он прислушался к себе и почти ничего не уловил. Ни ненависти, ни беспокойства. Лишь какая-то рыхлая тягучая наполненность, настолько невнятная и пустая, что даже непонятно было, к чему ее отнести. Словно изнутри он был набит холодной сыпучей землей, мертвой и тяжелой. Это ощущение не было неприятным, поскольку не оставляло места для того, что принято называть приятным или неприятным, но доставляло неудобство.
Ссылка? Что ж, это не самый плохой вариант. Подальше от Алдиона, от этих узких смердящих улиц, поросших травой, от этих сумрачных одинаковых лиц, похожих друг на друга словно морды насекомых, от вязкого затхлого воздуха, который пропитал каждое бревно склетов и каждую крошку земли.
Решено, Себер.
Служанка по-прежнему стояла перед ним, не поднимая головы. И ее блеклое серое лицо, запечатанное навеки унижением, вызвало в нем отвращение.
— Подай еду. Я буду есть.
— Сейчас, мой шэл.
Она торопливо вышла, оставив его одного. В зале царил полумрак, тут не было окон, как в покоях Риаен, лишь ряд потускневших, поставленных еще вчера вигов, озарял его мягким зеленоватым светом. Крэйн сел за стол, опершись локтями о крепкое старое дерево. Есть не хотелось, хотелось темноты и свежего ветра. Глухие стены давили на него, как чьи-то огромные ладони, он задыхался. Позвать Лата?.. Нет, ни к чему. Он справится и сам. Минутная слабость.
Служанка вернулась, бесшумно поставила перед ним несколько тарелок с аккуратно нарезанными плодами туэ, ноздрей коснулся сухой пряный запах старости, пыльный и тяжелый. Словно чувствуя его настроение, она быстро вышла. Крэйн машинально взял один плод и бросил в рот. Зубы двигались механически, перетирая терпкую сочную мякоть, ощущение холодной земли внутри не исчезало. Он чувствовал, надо что-то сделать, должно найтись то действие, совершив которое, он придет в себя, вздохнет свежий воздух, и мучительно пытался понять какое. Но ответа не было, мысли глухо бились о твердую оболочку черепа и упорно не хотели выстраиваться ровными четкими рядами. Хотя именно этого сейчас не хватало. Он чувствовал себя избитым, дряхлым и вялым. Остаток хмеля? Разговор с Орвином?
Служанка поставила на стол кувшин с легким фасхом и несколько круглых хлебцев. Но не ушла, а опять замерла, опустив голову, словно ждала каких-то слов. Или, наоборот, хотела что-то сказать.
— Что?
— Мой шэл, разрешите… — Она не к месту коротко поклонилась. — Жрец у ворот. Странствующий.
— Черноголовый? Что ему надо?
— Он просит пропитания, мой шэл, — высказав, что требовалось, служанка явно испытала облегчение. — Пришел издалека, просит милостыню.
— Жрец… — Крэйн покрутил в пальцах туэ, казавшийся в свете вигов твердым и несъедобным. — Давно они не наведывались в тор-склет. Значит, попрошайка? Собирает милостыню?
Она кивнула.
— Еще не старый, но лицо хорошее. Разрешите, я прикажу вынести ему немного снеди… Совсем немного. Он, наверное, ужасно голоден.
— Нет.
— Нет? — Она приняла его отказ без удивления. — Прогнать его?
— Прогонять не стоит. Приведи его сюда.
— С-сюда?
— Да. В зале достаточно места, чтобы поместился еще один человек. Пусть зайдет. Скажи, что я приглашаю его разделить трапезу вместе со мной. Думаю, он не откажется. Если действительно голоден.
— Я передам, — сказала она медленно и вышла. Кажется, она даже не пыталась скрыть удивления.
Крэйн прицелился и метнул туэ в ближайшего вига. Он промахнулся на какой-то палец, светящийся жучок лишь вздрогнул. Жрец Ушедших? Наверное, это будет интересно. Крэйн никогда не разговаривал с черноголовыми, считая их жалкими фанатиками и глупцами, упивающимися своей собственной беспомощностью. А сейчас — что? Любопытство? Желание с кем-то поговорить? Нет, нет… Что-то другое. Просто заинтересованность, понял он с облегчением от того, что сумел хоть раз разобраться в собственных мыслях, интересно поглядеть на жреца в родовом тор-склете Алдион, а не посреди улицы. Как он отреагирует? И что будет говорить? Неужели попытается привести его, Крэйка, к вере? Впрочем, вряд ли, даже если он пришел из далеких мест, одного дня ему хватило бы, чтобы услышать о младшем шэле. Конечно, чернь многое переврет или преувеличит, но впечатление у него уже должно было сложиться. Не струсит ли он сесть за один стол с чудовищем? Надо посмотреть. Как только черноголовый станет надоедать, ничего не стоит кликнуть Армада и приказать ему выкинуть побирушку из тор-склета. Возможно, предварительно сломав ему руку или ногу. Лестницы внутри такие крутые, ничего не стоит упасть и повредиться. Крэйн решил, что не станет загадывать наперед — пусть пойдет как пойдет. Возможно, жрец Ушедших — не самый плохой собеседник, кто знает? По крайней мере один раз поговорить с ним должно быть интересно.
Жрец появился очень быстро, не иначе бежал по лестнице, когда служанка передала ему слова шэла. Но когда он заговорил, голос у него был не запыхавшийся, а дыхание ровное.
— Во имя Ушедших, да будет долог твой век, мой шэл.
Крзйн неторопливо повернул голову к вошедшему. Он ожидал увидеть худого изможденного аскезой и дорогой человека, безвольного и хлипкого, как тряпичная кукла. Кожа у жрецов почти всегда была тонкой и пожелтевшей, следствие многочасовых изнуряющих молитв, жестоких обетов и странствий, а взгляд — безразличным и мутным. Жрецов в Алдионе всегда было много и Крэйн привык видеть их фигуры в бесформенных рясах на улице — молчаливые бесшумные тени, вяло бредущие неизвестно куда, потерянные и кажущиеся неосязаемыми, как отражение в спокойно стоящей воде. Каждый раз, встречая на улице черноголового, у него возникало ощущение, что тот настолько бесплотен, что сквозь него можно пройти и даже этого не заметить. Потерянные куски жизни, безразличные ко всему и кажущиеся сухой человеческой оболочкой, жрецы уже не вызывали страха у людей. Скорее — брезгливое сочувствие. Но милостыню им до сих пор бросали обильно — не из жалости, просто чтобы ускользнуть от тяжелого мертвого взгляда.
