И в настоящий момент императорские войска продвигаются к недавно определенной цели, которая сдается на их милость без особого сопротивления. А что потом?
Лизелл с раздражением отшвырнула газету. Разделась, умылась, надела ночную сорочку и забралась в постель, где углубилась в изучение карт, маршрутов, расписаний — все это оказалось хорошим снотворным. Когда веки начали слипаться, она погасила свет, но уснула не сразу: ее мозг был слишком перевозбужден ожиданием гонок, которые она непременно выиграет, а это произойдет уже…
Завтра.
Она заранее оставила чаевые горничной с просьбой постучать в ее дверь в семь часов утра, но проснулась сама, как только забрезжил рассвет. Конечно же, слишком рано, но сон, несмотря на ее старания, не возвращался, и ей ничего не оставалось, как встать, умыться, надеть свой удобный для путешествий серо-зеленый костюм, непокорную шевелюру закрутить и надежно пришпилить и по-новому уложить сумку.
И, переделав все эти дела, она все равно имела еще уйму свободного времени.
Спустившись в почти пустое фойе, она расплатилась у стойки портье и направилась к только что открывшемуся ресторану. Там она просидела целый час, заглатывая чашку за чашкой кофе с молоком, внимательно рассматривая забредающих посетителей и время от времени поглядывая на часы. Она знала, что ей нужно заказать сытный гецианский завтрак, но ее желудок содрогался от одной только мысли об этом.
Там, за стенами отеля, уже вовсю светило солнце. А здесь казалось, что стрелки часов окаменели: еле-еле они наконец-то передвинулись вперед на два деления и выпустили ее на свободу. Она сама вынесла сумку, пока швейцар вызывал для нее кэб. Она уселась, дала команду ехать, и кэб покатил по знаменитой улице Тольцекаттер.
За окном проплывали вытянувшиеся в бесконечный ряд известные на весь мир магазинчики, витрины которых она при других обстоятельствах непременно бы внимательно рассмотрела, но сегодня она лишь скользнула по ним беглым взглядом, равно как и по остальным достопримечательностям старинного города, которые попадались на пути следования. Наконец кэб въехал на площадь Ирстрейстер, названную так в честь первого свободно избранного мэра Тольца. Помпезного вида здание мэрии возвышалось на восточной стороне площади — сюда-то она и направлялась. Площадь перед мэрией наводняла внушительных размеров празднично возбужденная толпа. Любопытные собрались посмотреть на начало гонок, решила Лизелл. Но это странно, потому что смотреть будет не на что: просто небольшая группа участников выберет свое транспортное средство и ринется по городским улицам к железнодорожному вокзалу. Но даже такое малопримечательное действо возбудило интерес публики.
Кэб подъехал к зданию мэрии настолько близко, насколько позволили толпившиеся люди, и остановился. Неожиданно Лизелл попросила возницу проехать к боковому входу и ждать ее там вместе с багажом, щедро заплатив, чтобы предупредить все возражения. Она вошла в здание, спросила у согнутого в три погибели уборщика, как попасть в отдел регистрации, и, поплутав по коридорам, обменяла у регистратора свою заполненную анкету на удостоверение участника и вдобавок получила выпуклую печать в паспорт, где было указано — Мэрия Тольца, Нижняя Геция, дата и время. Точно такую же печать она получит в тот день, когда преодолеет весь маршрут Великого Эллипса.
Зарегистрировавшись, Лизелл прошла в огромное фойе, которое считалось официальным местом старта гонок, и обнаружила, что там полным-полно народу. С некоторым колебанием она окинула взглядом толпу и заметила особую плотность и давку у отороченного золотой бахромой навеса, установленного перед лестницей, с которой вот-вот должен был спуститься Мильцин IX. Продираясь сквозь толчею, она еще не успела подобраться к группе участников, как толпа сжала ее как в тисках, и в этот момент она услышала свое имя, произнесенное громким голосом. И тут же на нее обрушился град вопросов на вонарском, гецианском и еще каких-то языках, которых она не знала.
Лизелл замерла на месте, сбитая с толку. Вопросы — те, которые она могла понять — не имели какого-либо смысла.
— Что вы думаете по поводу гонок, мисс Дивер?
— Лизелл, вы верите, что у женщины есть шанс на победу?
— Ca'lorphi gi nava re'flonvisse ghia, Mees D'va'r?
— Мисс Дивер, вы консультировались с предсказателем?
Предсказателем?
Ее обступили так плотно, что нельзя было и пошевелиться, шум стоял ужасающий. Не то что отвечать, она думать не могла. В двух шагах от нее кто-то делал набросок ее лица в свой блокнот, и наконец-то Лизелл поняла: журналисты, тьма-тьмущая журналистов царапала заметки для своих изданий. Вне всякого сомнения, они надеются выудить какой-нибудь скандальчик или резкие замечания с ее стороны, но она не собирается им угождать.
— Пожалуйста, позвольте мне пройти, — вежливо попросила Лизелл. Но никто даже не пошевелился.
— Что может стать для вас самым серьезным препятствием на маршруте?
— Foru, Luzelle-ri, sakaito ubi Grand Ellipse-jho, chokuniokyoshin?
— Мисс Дивер, как вы оцениваете…
— Скажите нам, мисс Дивер…
Вопросы захлестывали ее волной, голова пошла кругом.
— Пожалуйста, позвольте мне пройти, — снова повторила Лизелл, и снова ее просьба не возымела действия. Они теснились вокруг нее как гиены, почти прижимаясь, чье-то дыхание как дуновение могилы шевелило ее волосы. Ее злость смешалась со страхом.
— Mees D'va'r…
Поймали в капкан. Она едва сдержалась, чтобы не ударить или не пнуть кого-нибудь.
— Мисс Дивер…
— Ей нужно пройти к остальным участникам, — неожиданно раздался голос, явно принадлежавший вонарцу и до боли знакомый. — Господа, если вы немного посторонитесь…
Она обернулась на голос и не поверила своим глазам: перед ней было лицо, которое никак не должно было здесь оказаться, лицо, которое она удалила из своей жизни несколько лет назад. Неужели у нее от волнения начались видения…
— Гирайз? — ее голос сорвался на слабый идиотский писк, ей стало неприятно от этого, неожиданность встречи лишила ее способности здраво мыслить. — Мне это снится?
— Почту за честь быть героем вашего сна, мисс Дивер, — ответил Гирайз в'Ализанте.
— Тогда это кошмарный сон, — мгновенно парировала Лизелл.
— Что я вижу — все то же доброжелательное расположение и изысканные манеры, которые я так хорошо помню. Вы ни чуть не изменились, Лизелл.
— А вы изменились, — разозлилась Лизелл. — Постарели. — В каком-то смысле это было правдой. На его лицо — излишне удлиненное, излишне худощавое, излишне интеллектуальное, с глубоко посаженными карими глазами, замечающими каждую мелочь, со следами неизменной усталости — легла тень более глубокой усталости. Волосы цвета натурального кофе были все так же густы и взъерошены, но несколько серебряных нитей поблескивали на висках. В конце концов, он на десять лет ее старше. Все закономерно, он не набрал и грамма веса, остался элегантным и подтянутым, как танцовщик. «Дохляк, — подумала она про себя. — Невзрачный дохляк ».
