И над всем этим приземистым и грязным кирпичным лабиринтом высился зеркальный зиккурат-аркология «Набополассара». Основание этой громадины занимало четыре городских квартала, а крыша, увенчанная висячими садами, терялась где-то над слоем туч. И только маяк на вершине зиккурата пробивался сквозь смог и бросал размытое отражение на мокрые тротуары Бадтибира…
Закусочная «Фуонг-нам» оказалась крошечной забегаловкой, переделанной из старого троллейбуса: у длинной стойки под навесом трое работяг в комбинезонах и сдвинутых на лоб респираторах поглощали бобовую похлебку, и стоял, ковыряя палочками соевую лапшу, Метемфос.
— Добрый вечер, — сказал я, становясь рядом. Из-за стойки доносилось шкворчанье жареного криля, и валили клубы пара.
— И вам того же, — сказал Метемфос. — Примите мои поздравления в связи с блестящим окончанием операции.
Последние два месяца мы с Ксатмеком готовили уход Даттана — ведущего гештальт-программиста корпорации «Адме Севоим», связанного с ней пожизненным контрактом — в «Седрах Репликантс, ЛТД». Вчера Даттан трагически погиб в автокатастрофе… Самым сложным в инсценировке было найти подходящее тело.
— Доктор Седрах крайне доволен своим новым сотрудником…
— Я знаю, — сказал я, вспомнив репликанток.
— Я понимаю, что вы заслужили отпуск, — сказал Метемфос. — Но у нас есть новый клиент. Странный тип, но хорошо платит.
Мне принесли креветок и рисовое пиво.
— Что за работа?
— Завтра в Сеннаар прилетает Чандра Пратап Шастри из небесного города Амаравати, создатель и продюсер живой скульптуры Иштар. Вы и Ксатмек встретите его как представители охранной фирмы «Гильгамеш» и будете обеспечивать безопасность Шастри во время его пребывания в Сеннааре. У Шастри есть своя охрана, но он ей не доверяет. Он вообще законченный параноик… — Метемфос придвинул ко мне папку с тесемками. — Тут фото Шастри и документы сотрудников «Гильгамеша». Это официальная сторона.
— А на самом деле? — спросил я, отхлебнув водянистого пива.
— А на самом деле, — Метемфос выдержал паузу, — вы должны будете украсть живую скульптуру Иштар.
Я хмыкнул и вернулся к креветкам.
— Шастри привозит ее на продажу. Аукцион в четверг, через три дня. Времени мало, но клиент обещает премиальные за срочность.
Закончив с креветками, я допил пиво, взял со стойки папку и встал.
— Это все?
— Еще кое-что. Совет. Не посвящайте Ксатмека в истинную цель операции. У этого малолетнего дикаря странные представления о чести. Он может быть… непредсказуем.
Я коротко кивнул и вышел из-под навеса в промозглый сумрак улицы.
— Совершил посадку рейс N672 авиакомпании «Гаруда» из небесного города Амаравати, — сообщил мелодичный женский голос, переливчатым эхом прокатившись под высоченным потолком терминала.
— Это наш, — сказал я, толкнув локтем Ксатмека, который тупо таращился на огромное плазменное табло с расписанием рейсов. — Пошли.
Пока синтезированный голосок дикторши повторял свое сообщение на санскрите, латыни, тортугском, рльехском и тхебесском языках, мы с астланцем прокладывали путь сквозь пеструю толпу прибывающих и отбывающих пассажиров, заполнявшую собой просторный зал международного аэропорта Тильмун. Пассажиры волокли за собой чемоданы на колесиках, обнимались и целовались, удивленно озирались, гомонили на десятках наречий, ругались у окошек авиакомпаний по поводу утерянного багажа, лезли за желтую линию, покупали втридорога сувениры из Сеннаара, громоздили сумки на ленту интраскопа, выгребали мелочь из карманов перед металлодетекторами и отбивались от местных проныр, предлагавших такси до города, номер в гостинице, девочку или мальчика на ночь… Одним словом, проталкиваться сквозь эту космополитическое стадо было не так-то просто.
— Ненавижу, — прошипел сквозь зубы Ксатмек. — Ненавижу такие места.
— Привыкай, — сказал я. — Когда перестаешь принадлежать одному миру, большая часть твоей жизни проходит в местах вроде этого…
Мы добрались, наконец, до выхода из таможенной зоны, и Ксатмек выудил из кармана свернутую табличку с надписью на санскрите.
— Когда мне было пятнадцать лет, — сказал он, — к нам в деревню пришел человек из другого мира. Он был чем-то похож на тебя. Или на любого из этих… — Ксатмек обвел рукой окружавшую нас толпу. — Он был… нездешний. Другая одежда, прическа, манера говорить… Манера держаться. Он предложил нам, совсем еще пацанам, вступить в ряды армии Итцкоатля и сражаться за независимость Астлана…
— Табличку переверни, — рассеянно сказал я, всматриваясь в поток пассажиров из Амаравати.
— А кончилось все это рабским ошейником и Базаром в Ираме, — с горечью сказал Ксатмек. — С тех пор я не доверяю людям без родины, Раххаль. У них нет чести. Даже у тебя…
— Посмотри на это с другой стороны, — посоветовал я. — Если бы не тот работорговец, ты бы сейчас возделывал маис в родной деревне… А вот и он!
Чандру Пратапа Шастри я бы узнал и без фотографии. Высокий, бледный, с гривой льняно-белых волос, в зеркальных очках и нежно-розовом костюме, продюсер Иштар выделялся из толпы, как герпес на губе. Следом за ним ступали трое амазонок из Рльеха, толкая тележку с длинным деревянным ящиком.
— А где же Иштар? — недоуменно спросил Ксатмек.
— Видишь вон тот ящик?
Гроб с телом Иштар погрузили в специально арендованный катафалк. За руль сел Ксатмек, амазонки устроились в салоне. Мы с Шастри ехали в лимузине, который вел Усанга. Открывали и замыкали колонну два бронированных джипа с клонированными охранниками-гримтурсами.
— Должен вас предупредить, — сказал я, — что после пробуждения Иштар вы не сможете вернуть ее обратно в это состояние. В Сеннааре искусственная каталепсия приравнена к убийству. За это полагается двадцать лет тюрьмы или принудительный десятилетний контракт с Безымянным Легионом.
Шастри снял зеркальные очки и пристально посмотрел на меня, прищурив свои розовые глаза альбиноса.
— Откуда вы родом, Ахашверош? — спросил он.
— Отовсюду, — сказал я.
— Я так и думал, — улыбнулся он, показав мелкие острые зубы. — Тогда вы должны понимать, что людей вроде нас нельзя мерить обычными мерками. Раз мы не принадлежим этому миру, то его нормы морали нас не касаются…
— В Сеннааре с моралью все очень плохо, господин Шастри. Это ведь постиндустриальный мир. Зато здесь хорошо работают законы и полиция.
Лимузин плавно затормозил, а потом вообще остановился. Я нажал кнопку и опустил стекло, отделявшее салон от водителя.
