Ознакомительная версия.
Посмотрев на перекошенное лицо "дан-Энрикса" и встретив виноватый и смущенный взгляд Элиссив, Ирем, в общих чертах, понял, что здесь произошло.
— Месс дан-Энрикс, — резко сказал он. — Живо поднимайтесь. Вы вернетесь в свою комнату и скажете, что были в Гобеленном зале. Извинитесь перед леди Лэнгдем за доставленное беспокойство. Мы с вами еще поговорим. Идите.
Лисси быстро проскользнула мимо Ирема и уже в дверях на секунду задержалась, чтобы крикнуть мальчику:
— До встречи, Крикс!
— До встречи, — крикнул он в ответ, серьезно сомневаясь, что они еще когда-нибудь увидятся. Как только шаги Лисси в коридоре смолкли, Крикс обернулся к лорду Ирему. — Она тут ни при чем, мессер. Я сам просил ее прийти.
Ирем вздохнул и опустился в кресло, думая о том, что с этой парочкой он точно поседеет раньше времени.
— Будь вы с принцессой чуть постарше, эта ночь переросла бы в династический скандал, — заметил он почти задумчиво.
Крикс вспыхнул.
Рыцарь же невозмутимо продолжал:
— …Но даже в настоящий момент это далеко выходит за рамки приличий и благопристойности. Ты не настолько глуп, чтобы не понимать, что дочь правителя не может вести себя так, как Лисси.
— Да. Я должен был запретить ей снова приходить сюда.
— Вот именно.
— Что теперь будет с Лис… с Элиссив?
— Это будет решать Император. Одно я могу тебе пообещать — ты ее больше не увидишь.
Крикс подозревал, что рыцарь прав. Он тяжело вздохнул.
— И это все, что ты хотел узнать? — осведомился калариец. — Это, конечно, хорошо, что ты заботишься о Лисси. Но на твоем месте я бы обязательно спросил, что за такое сделают со мной самим.
— А зачем спрашивать? — не понял Рикс. — Я же и так это узнаю.
Ирем пробормотал длинную фразу, из которой Криксу удалось разобрать только слово "неописуемо", да и то он не смог понять, к чему оно относится. Потом лорд быстро — как-то даже слишком быстро — встал и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь.
Крикс изумился бы еще сильнее, если бы мог знать, что в коридоре Ирем привалился к косяку и, закусив губу, долго боролся с приступами хохота.
Дверь комнаты наставника со скрипом приоткрылась, и возникший на пороге Фессельд-старший с напускной беспечностью спросил:
— Вы меня звали, мастер?
Хлорд поднял глаза от бумаг.
— Да, я хотел с тобой поговорить. Войди.
Со дня их памятного разговора с Иремом прошло уже недели три. Все это время мастер тщательно обдумывал слова рыцаря о том, что разбирательство по делу Рикса ни к чему не приведет. В ушах Хлорда до сих пор звучал нарочито мягкий и насмешливый голос каларийца: "С точки зрения какой-то высшей справедливости вы правы… Но лично я что-то нечасто сталкивался с высшей справедливостью". И это говорит тот самый человек, который должен олицетворять закон и действовать от имени правителя!
Наставник искренне негодовал.
Правда, через пару дней, немного поостыв и сопоставив слова каларийца с тем, что он узнал об истинном происхождении "дан-Энрикса", Хлорд понял, что имел в виду лорд Ирем. По сути, он хотел сказать — не стоит привлекать внимание к этой истории. Если в Академии начнется разбирательство, которое затронет интересы лорда Бейнора Дарнторна, то этот случай будет обсуждать весь город. В столице не останется ни одного человека, не слышавшего о "дан-Энриксе" из Энмерри. Об этом будут рассуждать аристократы во Дворце и рыбаки за кружкой пива. Наконец, чтобы противостоять главе Совета, потребуется вмешательство Ордена, и люди обязательно увидят в этом доказательство самых нелепых слухов о происхождении лаконца.
Ирем дал понять, что эта ситуация недопустима — и наставник, скрепя сердце, должен был признать, что рыцарь прав.
Но мастер Хлорд не мог последовать его совету и оставить все, как есть. Мешало то самое чувство, которое и раньше осложняло ему жизнь и заставляло раз за разом ссориться с Советом мастеров. Младший наставник Хлорд хотел знать правду — даже если это ни к чему не приведет.
Естественно, он понимал, что действовать очертя голову бессмысленно. Приказ об исключении "дан-Энрикса", как и предсказывал лорд Ирем, был отозван мастером Ратенном в тот же день, причем все разговоры, вызванные этим неожиданным поступком, как-то на редкость быстро стихли, и в Лаконе снова воцарился мир. И это еще слабо сказано. Наступившая тишина была настолько полной и непроницаемой, что о грядущем возвращении "дан-Энрикса" за целый месяц так и не узнал никто, кроме самих Наставников, хотя обычно вездесущие ученики уже на следующий день делились новостями о решениях Совета и пересказывали всем желающим беседы своих менторов, подслушанные в коридорах или в трапезной.
Теперь же этих разговоров просто не было.
Хмурый и скучный, словно серый зимний день, наставник Вардос проходил по галереям Академии, сухо раскланиваясь с Хлордом. Он вел себя совершенно так же, как до поступления "дан-Энрикса" в Лакон, как будто их конфликты с Хлордом не успели обостриться до предела. Тал поглядывал на друга вопросительно, надеясь выслушать подробности о разговоре с Иремом из первых рук, но прямо спрашивать стеснялся. А Ратенн при встрече отводил глаза, явно подозревая младшего наставника в каких-то непонятных связях с Орденом. Хлорд должен был признаться самому себе, что это его даже забавляет.
Сам мастер в эти дни почти не обращал внимания на своих коллег, поскольку все свое внимание сосредоточил на Дарнторне и его приятелях из старшего отряда.
В первую очередь наставник выяснил, кто был в дозоре в ту ночь, когда пропал "дан-Энрикс". Предположения лорда Ирема оправдались — все дозорные были известны, как друзья Дарнторна, если только можно говорить о дружбе между первогодком и компанией почти взрослых юношей, которые стремились угодить племяннику вельможи и охотно исполняли его прихоти.
Хлорд выяснил, что в третий день Эйслита вся эта компания, включая самого Дарнторна, спустилась в Нижний город и устроила шумное празднество в каком-то кабаке, причем племянник лорда Бейнора в тот вечер щедро угощал всех остальных. На первый взгляд придраться было не к чему — лаконцы праздновали наступление Эйслита, а Дарнторн обычно получал от дядюшки так много денег, что мог устраивать подобные пирушки хоть три раза на неделе. Но Хлорд почти не сомневался в том, что Льюберт таким способом вознаграждал своих приятелей за помощь.
Сделав такой вывод, мастер призадумался. Участников пирушки было больше, чем дозорных, которые подстроили историю с "попойкой". Очевидно, кроме непосредственных участников этой проделки, были и другие: те, кто знал о ней, поддерживал эту затею и вместе с друзьями праздновали "избавление" от выскочки.
Ознакомительная версия.
