— Давай сами прикончим его.
Келмайн скрыл улыбку. Словно ребёнок, которому показали безосновательность его страхов, Ллойгор тут же оживился.
+Теперь ты снова мыслишь, как мой брат.+
Они пошли, не особо выбирая направление. Это казалось нелогичным, но в Пустошах не имело смысла думать о конечной точке пути. Они вели вас по своим собственным тропам, и направляли вас к своим собственным бесчисленным ловушкам.
+Я хочу извиниться, брат,+ уже во второй раз за этот день произнёс Ллойгор. +Это видение было настолько сильным. Я был сам не свой, когда вышел из него.+
+На самом деле, я тоже,+ признался Келмайн, нежелание признавать это вызвало волнение в его мыслях. +Обычно мой разум восстанавливается быстрее. Но не сегодня.+
— Что же смогло привести тебя в замешательство? Странность этого?
Келмайн пожал тонкими костлявыми плечами.
+Мы стоим на границе владений богов. Разве стоит удивляться расплывчатой ненормальности всего, что мы пережили?+
+Вполне возможно, что видение не было точным,+ Ллойгор высказывал сомнения, в кои, на самом деле, не хотел верить. +Возможно, нам что-то мешало, отравляя наше восприятие ложными видениями. +
Келмайн выдохнул, едва сдерживая раздражение.
+Если это так, то мы займёмся этим, когда придёт время. Возможность уничтожить этого Гурниссона, возможность покорить его оружие для наших целей, является слишком серьёзной возможностью, чтобы пройти мимо,+ затем добавил. +Ты сбиваешь меня с мысли. +
Дальнейший поход продолжился в тишине, братья не общались даже своим безмолвным способом. Каждый из братьев держал свой собственный совет, возможно, гадая, какая именно нить судьбы может привести к тому походу истребителя.
Или, возможно, просто раздумывая, как бы они могли его убить.
Он был почти мёртв. Уже одного этого хватало, чтобы испытывать удовлетворение от данной ситуации.
Он был более измождён, чем показывало видение. Кости проглядывали под истощёнными мышцами, его кривые рёбра тяжело поднимались с каждым хрипящим вздохом. Он не мог даже встать.
Он распростёрся над своим топором, прижав его к земле, словно бы защищая от хищников. А браслеты, украшавшие его руки, казались слишком тусклыми для настоящего золота. Любопытно.
Братья крадучись обходили его, словно стервятники падаль. Их тела согнулись от их хищнических желаний.
— Ты наш, истребитель, — поддразнил Келмайн, в словах отчётливо проскальзывала насмешка. — Наконец, ты нашёл погибель, что ускользала от тебя все эти последние десятилетия.
Однако, даже насмехаясь, ни один из братьев не рискнул подойти поближе. Гном умирал, но всё ещё оставался опасен. Закрытый его телом, выжидал тот самый топор.
— Должен ли я поздравить тебя, гном? В своём недоразвитом, придурковатом разуме, является ли сие победой для тебя? — съязвил Ллойгор. — Какой же должна была быть жизнь, чтобы смерть стала наивысшей целью.
Братья захихикали, подобно гиенам, и истребитель, наконец, взглянул на них.
Двумя глазами.
Оба светились безумием, даже несмотря на то, что один был молочно-белым глазом слепца.
— У него должен быть лишь один глаз… — начал Келмайн. Его размышления прервались, когда гном вскочил на ноги, размахивая топором с мастерством и силой младенца.
— Это не он, — выдохнул Ллойгор. — Это не Готрек Гурниссон.
Они сожгли его заживо.
Когда он бросился на них в последнем, обречённом вихре самоубийственного насилия, слабо махая своим оружием, действо столь же бесполезное, сколь и сам топор.
Поняв, что они были обмануты, проклиная любую сущность, что смогла замутить их дар, они обрушили на тело гнома кислотный огонь и наблюдали, как изумрудное пламя пожирает его истощённую плоть. Его окрашенные борода и гребень сгорели первыми в изумительной вспышке света. А затем под воздействием жара лопнула его плоть, разбрызгав кипящую кровь по пепельной земле.
— Брат, — произнёс Ллойгор, спустя долгое время, в течение которого они молча смотрели на пламя. Почерневшая оболочка имела жалкий облик, вытянутые конечности создавали впечатление последней мольбы о спасении. — Мы должны уходить, немедленно
+Позволь мне задержаться ещё чуть-чуть, Ллойгор. Позволь мне ещё немного вдыхать запах его обугленных костей. Я хочу получить хоть такое удовлетворение,+ он зарычал. +Я не люблю, когда меня обманывают. +
— Это закончилось, Он мёртв, а дух, что сконструировал сие, изрядно повеселился.
Келмайн, похоже, не слушал.
— Брат? Можешь ты успокоить свой нрав хоть на это небольшое время?
+Ллойгор… Иди сюда. Посмотри на это. +
Золотой коготь указал рядом с обожжённым телом гнома, на кровь, высохшую в пыли.
— Что?
Келмайн опустился на корточки, пристально глядя на то место, где корочка крови была наиболее толстой.
+Узнаёшь ли ты эти очертания?+
— Ну, я не уверен. Это может быть всё, что угодно.
+Ты изучил больше карт, чем я. Я уверен — ты видел это раньше.+
И в то мгновение, пока они внимательно вглядывались в кровавые очертания, что-то шевельнулось в эфирных ветрах. Засохшая кровь вновь вернулась в жидкое состояние, и по собственной воле начала стекаться в липкую, кроваво-красную лужу.
— Да, — задыхающимся от возбуждения голосом, выдохнул Ллойгор. — Да, я узнаю эти очертания. Это даже подражает контурам гор.
Их взгляды встретились. Две пары тёмно-красных сфер расширились, когда они ощутили, как искривляются, перемещаются и натягиваются нити их судьбы.
— Альбион.
Обугленный труп братья оставили в пыли.
Они ушли бок о бок, шагая с тёмной целеустремлённостью, оживлённые от воодушевляющей правоты задачи, которая лежала перед ними. Кровавое предзнаменование указало им на этот укрытый туманами островок. Как знамение, это было довольно расплывчатым, но в своём рвении, они и на мгновение не засомневались в нём.
Они даже не оглянулись на обугленную оболочку истребителя. Она покачивалась под налетевшим ветром, пепел, что когда-то был его плотью, отслаивался от костей в виде парящих хлопьев.
А потом он выпрямился.
Хруст согнувшихся костей напоминал треск ломающегося в лесу хвороста. Голова — всего лишь безликий обрубок без плоти — увидела мир без глаз, и учуяла ветер без носа.
Рывками, он поднялся на ноги, хлопья пепла сыпались с его сожжённого тела при каждом движении. Нечто, напоминающее пасть — длинную и острую, словно клюв — пронзило хрупкую раковину, которая образовывала лицо оболочки-твари.
А затем она долго и громко каркала, и в карканье была слышна изрядная доля веселья.
