Конечно, это не было правдой.
Генрих был жертвой гораздо более опасного зверя. Глумливая женщина, жена Генриха, Фрейда, сбила его с ног, когда охотник на ведьм как-то вернулся домой пьяный. А потом, когда Генрих валялся без сознания на земле, надела один из подкованных железом сапог мужа, которые Генрих имел обыкновение испытывать на ведьмах на берегу озера, и пнула своего изменника-супруга прямо в лицо.
Женщины и суеверия. Фредрик сдержал смешок, забрал у угрюмого охотника на ведьм мутную пивную кружку и убрал её за барную стойку. Она послужит ему позже, когда попадётся кто-то менее привередливый.
Протянув руку, он снял с полок на стене другую кружку.
— Эта подойдёт? — вытащив из-за пояса полотенце, он быстро протёр её и поставил перед охотником на ведьм.
Тот крякнул, забрал кружку и, пошатываясь, отошёл к своему столу.
Фредрик смотрел ему в след. Генрих был вечной занозой в заднице Фредрика, он постоянно жаловался то на одно, то на другое, но его угрюмый нрав и репутация обнаружителя «еретиков» держали ещё более странных горожан на расстоянии.
Однако собутыльник охотника на ведьм не приносил держателю «Дракона» ничего, кроме неприятностей. Армейский капитан, Густав Хельзер, сидел, нянча ту же самую бутылку с элем, что и час назад. Густав был высоким широкоплечим человеком с мускулистыми руками и костяшками, которые явно не один раз были сломаны, что делало их похожими на железные заклёпки, когда Густав сжимал кулаки. Фредрик бросил взгляд на длинный широколезвийный меч, покоившийся рядом с капитаном. Густав всегда держал его под рукой и никогда не напивался до той грани, когда бы это могло помешать ему пустить его в ход. Он был человеком, который был готов прирезать вас даже за нечто столь же мелкое, как карманная кража. Фредрик ни на грамм не доверял ему, и другие завсегдатаи «Дракона» были в этом солидарны с Фредриком.
За исключением Эрнота. Дурак волшебник доверял всем. Хм, он верил, что у них было больше монет, чем у него, что, в свою очередь, было для него достаточным основанием, чтобы попытаться добиться их внимания. Эрнот, казалось, был не в состоянии читать настроение Густава, он подошёл к его столу с намерением выклянчить монетку. Фредрик с замиранием сердца смотрел, как волшебник наколдовал огонёк на ладони вытянутой руки. Пламя набухало, увеличиваясь в размерах, пока не стало размером с пивную кружку. Волшебник поднёс её ко рту и тихо подул. Центр пламени раскрылся, словно пасть, породив новое пламя, которое угнездилось на другой руке Эрнота. Резким движением волшебник убрал руки за спину, в результате чего оба пламени зависли в воздухе. Горящие оттенками оранжево-синего цвета, огоньки закружились по кругу, присматриваясь друг к другу, словно два воина перед поединком. По незаметному жесту Энрота меньший рванулся вперёд, оставляя за собой тонкую нить угольков, и был целиком проглочен большим огоньком. Тлеющее ярко-красным, оставшееся пламя замерцало со всё растущей интенсивностью, пока не взорвалось в дымке искрящихся угольков, которые плавно начали опускаться на пол. Кто-то за соседним столиком зааплодировал. Эрнот протянул руку за оплатой.
Густав проигнорировал его, наклонившись, чтобы щелчком скинуть со стола заблудший уголёк.
Эрнот убрал руку, раздражение мелькнуло на его лице, прежде чем его манеры практикующего трюкача вновь заявили о себе.
— Славный капитан, вы же не хотите видеть своего коллегу в служении Империи в столь бедственном положении…*
Густав был на ногах, уперев острие своего меча в горло волшебника, даже прежде, чем тот успел закончить свою фразу.
— Не позорь людей, которые погибли, защищая эти земли, подобной клеветой. Ты — нарушение, отклонение от нормы, не столь уж далёкое от тех демонов, с которыми мы сражаемся. Лишь по милости Ульрика вам дозволяется идти бок о бок с теми, кто выше вас, — Густав ткнул пальцем в лоб Энрота. — Теперь сгинь с глаз и не беспокой меня более.
Веселье Энрота улетучилось, его глаза превратились в тлеющие угли, подожжённые каким-то незримым огнём. Дым начал подниматься от лезвия капитанова меча.
— Присядь, друг, — сказал Генрих, обращаясь к Густаву, однако его многозарядный ручной арбалет был нацелен на Энрота.
— Достаточно, — Фаулькштайн поднял руку, заставив Фредрика замолчать. — Я уже видел волшебника, — стражник щёлкнул пальцами в сторону пары жрецов Морра, склонившихся над телом Энрота.
Капитан сморщил нос, когда до их стола добрался едкий запах ладана из железного кадила, прицепленного к поясу жреца, и вытащил из кармана носовой платок.
— Вы двое, — стражник отвернулся от Фредрика и раздражённо посмотрел на морритов, — вы не можете подождать, пока я не закончу? Они вроде никуда не собираются уходить, — Фаулькштайн обвёл рукой трупы, в беспорядке разбросанные по всему трактиру.
— Нет, не можем, — ответил один из жрецов, не поднимая головы. — Они должны отправиться к Морру сейчас, и Бог Смерти не любит ждать. Нет, какова бы ни была важность ваших дел, — жрец остановился и, наклонив голову, посмотрел снизу вверх на капитана. — То есть, конечно, если вы не хотите навлечь на нас чуму, или ещё чего похуже, — жрец на секунду замолчал, чтобы прикоснуться к серебряному талисману, который болтался на его шее, — проклятие несмерти?
Фаулькштайн ругнулся под нос и вновь вернулся к Фредрику.
— Так, хватит болтовни. У меня нет времени, чтобы выслушивать россказни о каждой пьяной ссоре в твоей забегаловке. Расскажи мне об изгоях.
Фредрик выглядел смущённым, и не зря. Не то, чтобы он говорил им об этом в лицо, но большинство посетителей «Дракона» считались бы отбросами каждым гражданином Империи, в котором оставалась хоть крупица достоинства. Едва ли не все разыскивались кем-то за что-то. Вы бы не стали пить в глухом переулке в трущобах, если у вас не было иного выбора или, как в случае с Густавом, не любили хорошую драку.
— Изгои? — повторил Фредрик вопрос стражника, переворачивая ладони вверх и пытаясь казаться расслабленным.
Фаулькштайн в раздражении щёлкнул языком.
— Гном и человек.
— Гном и человек? Господин капитан, сэр. Это Мидденхайм. Здесь столько же людей и гномов, заливающих свои горести в тавернах, сколько крыс на улицах.
Фаулькштайн тяжело вздохнул и вцепился в стол, пытаясь держать себя в руках.
— Поэт Феликс Ягер и истребитель Готрек Гурниссон.
— Феликс Я…
— Да, — прервал Фаулькштайн, подняв руку, словно собираясь ударить Фредрика. — Ягер и истребитель, — стражник упёрся взглядом в трактирщика. — Я знаю, что они были здесь.
