— Почему ты позволил большей части Белого флота вернуться?
— Мог бы догадаться. Уничтожение полудюжины Белых магов зараз вызвало бы сильное нарушение Равновесия, что могло повлечь за собой усиление хаоса. Ни Кандару, ни нам не нужен новый Джеслек. Кроме того, их возвращение усилит разлад во вражьем стане. Можно сказать, дезорганизует хаос. Смех и только!
— И все это ты установил с помощью расчетов и вычислений? Без прозрений, предвидений и всего такого?
— У меня не было в этом никакой надобности, — бросает Доррин. — Равновесие является математическим по своей природе, это тебе не какой-то там Бог древних ангелов.
Доррин чувствует, что его отец растерян. Кажется, впервые у Орана не находится слов.
— Послушай... каждая толика гармонии, запечатленная в черном железе, влечет за собой соответствующее усиление хаоса. Это неизбежно. Однако хаос можно концентрировать непосредственно с помощью магии, тогда как концентрация гармонии возможна лишь через посредство черного железа и машин. Вне зависимости от того, нравится это мне или нет, Отшельничий просто не может позволить себе иметь больше основанных на гармонии машин, чем это необходимо для нужд обороны. Если мы начнем строить их в каждой деревушке, в Фэрхэвене станут рождаться новые Джеслеки.
— Но как же тогда...
— Мы создадим Орден Черных Инженеров, деятельность которого не выйдет за пределы Найлана, Черного Города. Вы, Братство, будете управлять Отшельничьим как прежде, только... — Доррин делает паузу. — Только пусть любой, кто захочет перебраться в Найлан и будет принят нами, сможет остаться здесь невозбранно.
Некоторое время Оран молча смотрит на дощатый пол, потом поднимает взгляд на сына.
— Но как ты собираешься отделить свой Найлан от остального острова?
— Я возведу стены. Высокой стены из гармонизированного черного камня будет достаточно, чтобы большинству островитян и в голову не пришло соваться в Черный Город. Тех же, кого в вашем образе жизни устраивает не все, будет ждать Найлан... или Кандар.
— Ты намерен привечать всех смутьянов и еретиков?
— Я не жрец Храма, — фыркает Доррин. — Отец, дорогой, ты допустил простую ошибку: так и не понял разницу между нежеланием что-то принять и желанием что-то создать. Но в одном ты был прав.
Оран молча ждет.
— И сталь, и идеи нуждаются в закалке и охлаждении. Менять нужно только то, что нельзя не менять.
— Знаешь, сынок, — прокашливается Оран, — а ведь ты действительно выдающийся человек. Мне до тебя далеко.
— Чепуха, — краснеет Доррин. — Я просто сделал то, что было нужно.
— Так оно и есть, — кивает Оран. — Только вот откуда ты знал, что именно необходимо делать? Ведь многие попросту не знают, что делать. А другие, может, и знают, но все равно не делают.
Поднявшись, рослый маг подходит к сыну и кладет руки ему на плечи.
Доррин не в силах вымолвить ни слова. Глаза его горят, и причиной тому не столько долгожданное одобрение отца, сколько мысль обо всех тех, кто заплатил, платит и будет платить высокую цену за осуществление его замыслов. О таких людях, как Кадара, Петра, Квента или тот сраженный рядом с ним на палубе Черный боец, имени которого он даже не знал.
— Твоя подруга права, сынок, — продолжает маг. — Ты великий человек, пусть твое имя и не будет звучать рядом с именем Рибы или даже Креслина с Мегерой. Я даже подозреваю, что в этом тебе повезло больше всего.
— Тем паче что быть живым инженером стократ лучше, чем мертвым героем, — подхватывает молчавшая до сего момента Лидрал, взяв Доррина за руку.
— Ну что ж, тебе нужен отдых, и я не буду тебя утомлять, — заключает Оран. — Но когда поправишься, приезжай к нам в любое время. Везде на острове тебя ждет радушный прием. Совет решил бы это и без меня, но я рад, что могу согласиться с этим, не кривя душой. Но хотя ты повсюду желанный гость, — на худощавом лице волшебника появляется улыбка, — я понимаю, что настоящий твой дом именно здесь. В конце концов, ты ведь инженер магии.
Завихрения в зеркале не мешают видеть примерно дюжину кораблей под флагами с красной молнией, плывущих по направлению к Великому Северному Заливу. Керрил поднимает палец, и изображение в зеркале исчезает.
— Ну, что теперь?
— Ты пошлешь новый флот, на сей раз такой, командиры которого будут следовать приказам, — лениво произносит Ания, откинувшись на стуле. Взгляд ее устремлен за окно, на высокие серые облака. На столе между нею и окном, кроме зеркала, находится таз с холодной водой,
— Стирол был прав, — говорит Керрил, поглядывая на стоящую на отдельном маленьком столике шкатулку с золотым амулетом. Слова его звучат так, словно он напрашивается на вопрос.
— Уж не хочешь ли ты сказать, — в голосе Ании появляются суровые нотки, — что намерен позволить этому ничтожеству с Отшельничьего унижать нас и дальше?
— Ания, Равновесие существует независимо от нашего желания. Мы можем принять его или бороться с ним, но замечу, что все избиравшие последний путь заканчивали плохо. Мудрость заключается в том, чтобы использовать Равновесие в своих интересах.
— Керрил, твои слова звучат так, словно ты намерен смириться. А этого мы допустить не можем! — заявляет рыжеволосая волшебница, гневно выпрямляясь в кресле.
— Может, ты все-таки послушаешь меня? Хуже-то не будет.
— Я слушаю, — голос Ании холоден, но за глазами бьется белое пламя.
— Этот кузнец-чародей строит машины, в которых используется пар. Пар представляет собой форму хаоса, и коль скоро он подчиняет хаос гармонии, стало быть, сила используемой им гармонии очень и очень велика. А следовательно, чем больше своих машин он построит, тем больше хаоса будет привнесено в мир. И в конечном счете это сделает сильнее нас, ибо сила гармонии будет замкнута в машинах и ограничена ими.
— Итак, ты собираешься поощрять постройку им этих машин? Машин, с помощью которых он станет нападать на наши корабли и уничтожать их? Хаос это безусловно усилит, но какую пользу сможем извлечь из такого усиления мы — это другой вопрос!
— Не будет он ни на кого нападать, — отмахивается Керрил, указывая на пустое зеркало. — Будь у него такое желание, он потопил бы весь этот флот с помощью своего маленького судна. Но он этого не сделал, и не по мягкотелости и недомыслию. Считать идиотом человека, уничтожившего одного за другим Джеслека и Фидела, было бы с нашей стороны оплошностью.
Подойдя к столу и стоя спиной к Ании, он снимает свой амулет, открывает шкатулку и вынимает оттуда другой. Покрытый позолотой металл жжет его руки.
