И когда он уже почти достиг цели своим жутким инструментом, вдруг, замер, устремив потрясенный взор к выходу. Лицо его вытянулось от дикого ужаса. Он уронил свой прибор и резко отшатнулся от меня. Металл инструмента звонко зазвенел от удара о каменный пол. Тело его затряслось как от лихорадки, а в черных зеркалах широких зрачков отражалось обреченное предсказание его участи. Его потрясение было сродни тому, будто он увидел свою смерть. Что могло вызвать в душе тарака такой ужас? Дикий, панический, безнадежный! В то же самое время я слышала грохот позади себя и шум падающих предметов. Потом послышались испуганные таракские возгласы, звуки выстрелов, а потом… Этот жуткий, прорывающий все изнутри, сводящий с ума до потери сознания и выворачивающий мозги наизнанку звук… Просто на немыслимых децибелах, он заставлял кипеть кровь не только человека. Мэнона схватился за голову, стиснул ее с неимоверной силой и громко закричал от боли. А из-под его ладоней сквозь пальцы потекла красная кровь – его ушные перепонки не выдержали этого ужасающего звука. Гадак упал сперва на колени, потом бесчувственно, как корявая деревянная кукла, завалился набок, потянув за собой Шуку. Девушка взмахнула руками, потеряв чувство опоры и, сильно ударившись головой о столик с инструментами, упала навзничь, потеряв сознание.
Через пару мгновений высокочастотный звук затих. Наступила пугающая тишина. Лишь где-то вдалеке раздавался шум сражения. Я не могла обернутся и что-либо увидеть, поэтому испуганно уставилась в потолок, подсознательно ожидая своего конца. Ибо источник звука казался мне таким же пугающим, как и для тараков. Кто мог им быть? Затем послышался знакомый шелест и обеспокоенный свист. Сердце болезненно сжалось, боясь поверить догадке. Забава! Моя родная, милая, добрая Забава! Она нашла меня! Но почему я ее не ощущаю? Почему я не слышу ее мыслей? Я пыталась хотя бы глазами увидеть ее, но боль отзывалась даже на глазных яблоках. Серебристая тень скользнула к моему «столу пыток» и надо мной взвилась ниясыть. Расправив крылья, разметав стоявшую рядом мебель и все медоборудование, она накрыла меня собой. Брезгливо срывая мощные кожаные ремни, как трухлявую нить, Забава легко опустила меня на пол и прижалась всем телом. Облегченный вздох вырвался из моей груди, когда я почувствовала ее тепло, ее родной запах и всепоглощающую любовь. Я чувствовала, как в меня втекает сила и легкость. Забава усиленно принялась меня лечить. Нежный поток мыслей ворвался в голову и утешал мою истерзанную душу. Теперь я знала, нам никто не причинит вреда. Забава защитит меня. Она не даст мне навредить!
Медленно ко мне начало приходить ощущение моего тела. Через минуту я уже могла шевельнуться. Тогда, расплывшись в счастливой улыбке, я мягко скользнула ладонью по родной мордочке, по надбровным дугам над обожающими глазами, полными глубокого беспокойства и счастливого ощущения единения. Оглянулась, окинув взором лабораторию. Перед входом все вещи разбросаны, охранявшие нас тараки лежали без сознания, так же как и Мэнона, обхватив голову руками. Оценив ситуацию, я поняла, наконец, почему тараки так панически бояться королев. Они могут то, что не может ни одна нира или нур. Высокочастотные звуки, излучаемые ими, разрушали или серьезно вредили нервную систему тараков, полностью их парализуя. Я об этой их способности не знала. Однако это орудие моей королевы вывело тараков лишь на короткое время. Ухуны начали приходить в себя, шевелиться. Дверь раскурочена, вывернута мощной силой наизнанку и с места, где я лежала, было немного видно стеклянный коридор. В лабораторию вбежала еще дюжина ухунов, озадаченно оглядывающих место происшествия, и с ними несколько офицеров. Увидев меня с Забавой, они резко остановились и остолбенели, замявшись в замешательстве. Лица их вытянулись так же, как и у Мэноны. Они знали, как выглядят королевы и знали, что несет с собой ее присутствие, поэтому на их лицах читалась пугающая безысходность. Они сразу поняли, что им здесь делать уже нечего, и, мало того, – они обречены. Тараки ничего не предпринимали, изучая нас с Забавой и боясь сделать хоть еще один шаг. Они не ведали, что делать дальше.
Но долго мешкать им не пришлось. В комнату стремительно ворвалось несколько человек. Они бурей раскидали озадаченных таракских солдат, стоявших у самого входа, не дав им времени сориентироваться. Сразу же четверо ухунов полегли от выстрелов плазменных пистолетов. Люди выхватили из ножен что-то вроде сабель и бросились на тараков. Те моментально среагировали, и вскоре завязалась ожесточенная борьба. Тараки не хотели так просто сдаваться и решили отдать свою жизнь подороже. Я с трудом могла разобрать в вихре движений происходящее. Одно я сразу поняла. В лабораторию ворвалось пятеро человек. Четверых я узнала сразу: Лахрет, Наран, Краф Элогир и Фиона Матхур. Они знали свое дело. То, что они вытворяли со своими тонкими мечами, вызывало почтение даже у жестоких тараков. Люди двигались легко, вымерено и точно. Но меня интересовала особо лишь одна личность…
Вот, Лахрет уклонился от падающего на него сверху меча, апперкотом сшиб с ног крупного противника и прикончил точным ударом в сердце. Это был последний противник. Справившись с ним, и выпрямив сильную спину, он тяжелым взглядом осмотрелся вокруг. Убедился, что угроз больше неоткуда ждать, и стремительно подошел к нам с Забавой. Остановившись у границы поля Забавы, он застыл, устремив на меня все тот же тяжелый утомленный взгляд из-под лба. Грудная клетка часто вздымалась, заполняя со свистом легкие воздухом. Руки в полусогнутом положении опускались вдоль тела и с силой сжимали две тонкие изогнутые сабли. От левой брови по щеке до подбородка лицо его пересекала глубокая длинная рана, из которой медленно текла кровь. В глазах тлел угрюмый уголек азарта борьбы и ненависти, смешанный с облегчением и удовлетворением. Губы выровнены в твердую волевую линию. Корпус сдвинут вперёд в натренированной готовности к обороне. В любую секунду он был готов среагировать с молниеносной скоростью и принести любому кончину, кто посмеет шагнуть в нашу с Забавой сторону.
Лахрет не сводил взгляда с моего лица, будто в своей жизни мечтал и жаждал видеть только его и теперь запоминает каждую черточку, чтобы навсегда запечатлеть в уме и хранить до конца жизни. Он ничего не говорил, не шевелился, не махал руками, лишь смуро смотрел. Во всем этом его мрачном безмолвии так громко кричали облегчение и удовлетворенность. Он нашел меня. Он достиг цели и готов защитить мой покой ценой своей жизни. В его силуэте читалась грозная решимость доказать каждому, кто посмеет нарушить наше с Забавой единение, что холод его стали несет боль и смерть. Это было громче всех слов, громче жестов, сильнее любого выражения.
