По отдельности все это могло бы быть замечательно. Может быть, даже привлекательно. Но все вместе давало картину неподдельного отчаяния, с руками, стиснутыми до побелевших костяшек. Он цеплялся за Денну, как будто был утопающим, а она — обломок доски.
Он бросал на меня гневные взгляды, когда она не видела, а когда Денна простилась с нами, пожелав обоим доброй ночи, лицо у него вытянулось и побелело, как будто он уже два дня как умер.
Второй репей был похуже. После того как я помогал маэру ухаживать за его дамой почти два оборота, Денна внезапно испарилась, без следа, без предупреждения, не сказав ни слова. Ни прощальной записки, ни каких-либо извинений. Я ждал ее три часа в конюшне, где мы договорились встретиться. Потом я отправился в трактир, где она жила, и узнал, что накануне вечером она собрала вещи и съехала.
Я отправился в парк, где мы обедали накануне, потом обежал еще десяток мест, где мы обычно встречались. К тому времени, как я сел на подъемник, идущий на вершину Крути, была уже почти полночь. Но все равно какая-то безрассудная часть меня продолжала надеяться, что она встретит меня наверху и снова бросится мне на шею в порыве неудержимого восторга.
Однако ее там не было. В ту ночь я не написал ни письма, ни песни для Мелуан.
На второй день я несколько часов шатался по Северену-Нижнему, озабоченный и уязвленный. В тот же вечер, у себя в комнатах, я долго потел, ругался и портил бумагу и наконец, испортив листов двадцать, выдавил из себя три коротких, относительно сносных абзаца, которые и вручил маэру на его усмотрение.
На третий день сердце камнем лежало у меня в груди. Я попытался было закончить песню, которую писал для маэра, но ничего толкового у меня не вышло. В течение первого часа все ноты, которые я брал, выходили свинцовыми и безжизненными. На второй час они сделались неблагозвучными и разрозненными. Я упорствовал до тех пор, пока каждый звук, издаваемый моей лютней, не сделался скрипучим и мерзким, как ножом по зубам.
Наконец я позволил своей бедной измученной лютне умолкнуть, вспомнив то, что некогда говорил мой отец: «Песни сами выбирают себе час и время. Если у лютни жестяной звук — должно быть, это не без причины. Твоя музыка звучит в тон твоей душе, из грязного колодца не наберешь чистой воды. Подожди, пока муть осядет, иначе звук выйдет гнусный, как у треснутого колокола».
Я положил лютню в футляр, понимая, что это правда. Мне требовалось отдохнуть несколько дней, чтобы вновь успешно ухаживать за Мелуан от имени маэра. Это была слишком тонкая работа, чтобы делать ее через силу или не от чистого сердца.
С другой стороны, я понимал, что маэр будет недоволен заминкой. Мне нужен был повод, и, поскольку маэр весьма неглуп, повод должен был быть хотя бы отчасти законным.
* * *
Я услышал знакомый шорох воздуха, говорящий о том, что в моей гардеробной отворилась потайная дверь, ведущая в секретный проход в комнаты маэра. К тому времени, как он показался в дверях, я уже беспокойно расхаживал взад-вперед.
За последние два оборота маэр еще немного отъелся, и его лицо уже не было таким вытянувшимся, с запавшими щеками. Он выглядел весьма внушительно в своем пышном наряде: рубашке цвета сливок и слоновой кости и жестком камзоле темно-сапфирового оттенка.
— Я получил ваше письмо, — резко бросил он. — Так песня готова?
Я обернулся к нему.
— Нет, ваша светлость. Мне пришло на ум кое-что поважнее песен.
— Что касается вас, ничего важнее песен быть не может! — твердо ответил маэр, поправляя манжет рубашки. — Я слышал от нескольких людей, что первые две песни Мелуан очень понравились. Вам следует направить все свои усилия в этом направлении.
— Ваша светлость, мне стало известно, что…
— Довольно! — нетерпеливо перебил Алверон, взглянув на циферблат высоких пружинных часов, что стояли в углу комнаты. — Меня ждут.
— Вашей жизни по-прежнему грозит опасность со стороны Кавдикуса!
Надо отдать маэру должное: при необходимости он мог бы зарабатывать себе на жизнь игрой на сцене. Он почти не дрогнул, лишь слегка замешкался, поправляя второй манжет.
— Каким образом? — осведомился он, стараясь казаться равнодушным.
— У него есть и другие способы причинить вам вред, помимо яда. Способы, которые можно применить на расстоянии.
— Вы имеете в виду заклинания? — спросил Алверон. — Он собирается вызвать призрака и прислать его, чтобы околдовать меня?
«О Тейлу и все прочие! „Призрака“! „Околдовать“!» Как легко было забыть, что этот умный, тонкий и во всех прочих отношениях вполне образованный человек ничем не лучше ребенка, когда речь идет о тайных знаниях! Он небось верил даже в фейри и живых мертвецов, бедолага…
Однако пытаться просвещать его было бы утомительно и непродуктивно.
— Возможно, что и так, ваша светлость. Но существуют и другие, более серьезные опасности.
Он несколько утратил свой невозмутимый вид и посмотрел мне в глаза.
— Что же может быть серьезнее, чем прислать призрака?
Маэр был не из тех, кого можно смутить одними словами, поэтому я взял из вазы с фруктами яблоко, протер его рукавом и протянул маэру.
— Не подержите, ваша светлость?
Он недоверчиво взял яблоко.
— К чему это вы?
Я подошел к стене, где висел мой красивый вишневый плащ, и достал из одного из многочисленных карманов иголку.
— Я покажу вам, ваша светлость, на что способен Кавдикус.
Я протянул руку за яблоком.
Маэр отдал мне яблоко, и я оглядел его. Держа яблоко под углом к свету, я увидел то, на что надеялся: смазанные отпечатки на блестящей кожице. Я пробормотал связывание, сосредоточил свой алар и воткнул иглу в центр отпечатка, оставленного на яблоке указательным пальцем маэра.
Алверон дернулся, издал нечленораздельный изумленный возглас и уставился на свою руку так, словно его неожиданно кольнули булавкой.
Я предполагал, что он укорит меня, но он ничего не сказал. Глаза у него расширились, лицо побледнело. Потом он стал задумчиво наблюдать за капелькой крови, набухающей на кончике пальца.
Маэр облизнул губы и медленно сунул палец в рот.
— Понятно, — негромко сказал он. — От этого можно уберечься?
На самом деле это был не вопрос.
Я кивнул с суровым видом.
— Отчасти да, ваша светлость. Полагаю, я смогу изготовить… э-э… амулет, который вас защитит. Я лишь сожалею, что не подумал об этом прежде, но то одно, то другое…
— Да-да! — маэр жестом велел мне замолчать. — Что вам нужно, чтобы изготовить амулет?
Вопрос был с двойным дном. На первый взгляд, он спрашивал о том, какие материалы мне потребуются. Но маэр был человек практичный. Он, кроме всего прочего, хотел узнать мою цену.
