Эбботт украдкой зашел в вагон и какое-то время не хотел закрывать дверь, боясь, что останется здесь навсегда, попадется под ноги левиафанам, буйствующим в помещении. А потом он увидел ручку на внутренней стороне двери, ухватился за нее, повернул, посмотрел на косяк: язычок замка исправно ходил туда-сюда. Пол нахмурился.
Почему они не выбрались из поезда?
После чего слова старика
...для них ничего не имеет значения… Боже, думаю, они не остановятся и не сойдут с поезда, даже если смогут
пришли ему в голову.
Это был ответ на вопрос "почему?".
Надежда и Отчаяние жили только для того, чтобы драться. Драться друг с другом и победить. Наблюдая, как создания, пошатываясь, ходят по вагону, Эбботт подумал, что, возможно, даже этот вывод не слишком точен. Скорее всего смысл имела только борьба, и даже если один из противников потерпит поражение, это станет пирровой победой для другого.
— Эй! — Пол принялся размахивать руками, как будто собирался взлететь. — Эй, остановитесь, хорошо?
Создания улетели в одну сторону, когда поезд в очередной раз дернулся, но хватки не ослабили. Эбботт схватился за ручку, не отпуская ее, бросился вперед и свернул в сторону. Его ноги зацепились одна за другую, и он ударился о стену возле открытой двери.
А внешний мир смотрел на них, смотрел во все глаза.
Свет рванулся внутрь вагона, ярко озарив хаос, в котором так долго существовали эти два создания. И удача повернулась так — хотя Эбботт и не считал удачу хоть каким-то образом причастной к этому, — что мир застиг обоих противников, когда те стояли к двери боком. Лучи облили их тела, пронзили до мышц и костей.
Они повернулись как одно целое, прекратив драться на бесконечно малую долю секунды, На их лицах отразилось странное противоречие чувств и желаний — одновременно ужасное и нежное, заметное даже в абсолютно одинаковых складках безволосых бровей.
Ни секунды не сомневаясь, Эбботт встал на ноги и бросился на них.
Он закричал.
Создания, казалось, нахмурились. От изумления? Страха? Это не имело значения. На какое-то мгновение они ослабили хватку.
Эбботт ударил одно существо справа и скользнул ко второму. Пальто развевалось за плечами, как плащ ангела-мстителя или какого-то создания ночи, супергероя, о которых Пол любил читать в комиксах в те времена, когда все было проще.
Жизнь была проще?
Так давно.
И когда он ударил их, поезд остановился. Затем опять пошел, развернулся… Колеса визжали и шипели, гудок паровоза ревел, наполняя мир шумом.
Противники зашатались, поскользнулись и упали, выпустив друг друга.
Один из них с трудом поднялся на колени. Другой, лежа на боку, выбросил вперед руку, стремясь ухватить врага.
На их лицах не было эмоций.
Они делали это просто потому, что не могли иначе: в борьбе заключалась их сущность. Ни ненависти, ни страха, ни разума.
Поезд завертелся.
Эбботт покатился по полу к дальнему концу вагона.
Дверь со стуком захлопнулась, и все вокруг опять погрузилось в сумрак.
Теперь состав развернулся в другую сторону, набрал скорость, практически остановился на путях — если и существовали для него какие-то пути — и вновь рванулся в совершенно противоположном направлении.
Существ разметало по вагону, одно отбросило к боковой стене, а другое уже поднималось на ноги у двери.
Ноги Эбботта заскользили, и он сел.
Зато оба создания поднялись. Они описывали широкие круги, раскинув руки, согнув колени, готовясь к прыжку…
Эбботт полз вдоль боковой стены к выходу, когда поезд опасно накренился и тело одного из противников врезалось в стену прямо рядом с плечом Пола.
Не заметив его, существо развернулось, попыталось ухватить соперника, но состав дернулся вновь, отправив гиганта в дальний конец вагона. Противник уже поднялся, упираясь коленями и руками в пол, но и он от рывка опрокинулся на спину.
Эбботт полуползком добрался до двери.
Позади него гром стих.
Осталась только тишина намерения.
Буря миновала. Сейчас.
Он повернул ручку, выбрался на крохотную площадку и закрыл за собой дверь. Они ехали по полям.
Море кукурузы волновалось в лучах вечернего солнца.
Небо над головой сверкало чистой синевой.
Эбботт мельком заметил дорожный знак, прежде чем тот улетел на задворки памяти. Пол уже видел его.
Воздух, ударяющий Полу в лицо, отдавал привкусом сахарной ваты.
Эбботт встал на ноги и посмотрел вверх.
И тут в маленькой кабине паровоза старик повернул колесо или нажал на одну из педалей, а может, поезд просто на что-то наткнулся, но Эбботт выпустил поручень из рук.
Он пролетел в воздухе, упал между колес; последний вагон с его вечными противниками пронесся над ним, весь, а Пол все летел…
Огромная, словно плугом вздыбленная волна травы и земли пронеслась позади состава коричневым занавесом с зелеными пятнами. А потом все исчезло, и скорбный вой двигателя затих, подобно отдаленному гулу шторма.
Эбботт ударился о землю боком, громко застонал, перекатился через голову, подскочил и поджал ноги, хрипя, задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух. Ноги коснулись кукурузного поля, и он подскочил вновь и полетел вперед. По лицу хлестали желтые стебли, грудь разрывалась от боли; голова ударилась о выступающий камень, и в глаз, прямо в зрачок, словно воткнули длинную иглу.
Но падение замедлялось.
боо Питер Кроутер
Пол катился в сторону. Он вывернул правое плечо и услышал — или, скорее, почувствовал, — как в боку что-то хрустнуло.
А потом остановился.
Все болело. Ничего не болело.
Неподвижность обрушилась на него. Не двигаясь, Эббот внутренне перегруппировался, сконцентрировался, собрал отчет о поломках, как это делали в фантастических фильмах на межгалактическом корабле после метеоритного дождя.
Он медленно оторвал одну руку от земли, согнул пальцы. Вроде все в порядке. Потом другую. Затем правую ногу. Левую.
Он моргнул. Один глаз не очень хорошо видел, но перестал болеть, когда Пол закрыл его.
Пол положил руку на грудь и почувствовал.
Его сердце колотилось так, словно играло на барабанах в рок-группе.
Заставляя себя дышать медленно, Эбботт выпрямился, гримасничая от вспышек боли, прокатившихся по всему телу. Удивительно, но ничего не было сломано.
А может, и не удивительно. Ведь рядом с ним, среди смятых стеблей кукурузы, на вдавленной от удара земле, лежала грязная бейсболка. Она упала у него с головы, лишь когда он остановился.
Эбботт протянул к ней руку, но, как только пальцы коснулись козырька, кепка разлетелась в пыль, и ветер унес ее остатки вдаль — следом за поездом.
