Держа талисман перед собой, как факел или лампу с огненной водой она огляделась вокруг.
Повозка казалась совершенно пустой. Лишь в самом дальнем углу, во мраке, кутаясь им словно одеялом, лежал бог солнца.
– Шамаш! – увидев его, девушка облегченно вздохнула, улыбнулась и бросилась к нему. – Насилу тебя отыскала…
Он не сдвинулся с места, не повернулся, словно не слыша ее голоса.
Повелитель небес лежал на спине, неподвижен и отрешен. Его голова, покоившаяся на свернутом в трубку куске войлока, который мужчины – караванщики использовали вместо подушек, была повернута на бок, лицо закрывала тень. На нем были повседневные шерстяные брюки и длинная рубаха. На сложенном свитере лежала правая, обожженная сильнее левой, рука, полушубок укрывал ноги…
Он выглядел как человек. Но не живой, подвижный, а скованный вечным сном, одетый в лед…
– Шамаш… – вновь ощутив приступ беспокойства, который морозом обжег ей душу, Мати двинулась к нему, стремясь поскорее коснуться его руки, ощутить ее тепло, убеждаясь, что он жив.
– Шамаш… – сев рядом с ним, она протянула руку…
– Не буди его, – тонкие, цепкие пальцы схватили ее за запястье, сжали, удерживая.
– Ах! – вскрикнув от неожиданности, она в страхе повернулась на голос, боясь увидеть призрака… Или даже саму богиню смерти, пришедшую к своему брату.
В повозке, рядом с девушкой, действительно была богиня, но не та, которую побаивалась ее душа.
– Госпожа Нинтинугга… – прошептала Мати.
– Нинти. Теперь все зовут меня Нинти.
– Но…
– Что тебя смущает? Называешь же ты Его просто Шамашем?
– Да! И я первая среди смертных мира снежной пустыни назвала его так! – девушка взглянула на нее смело, даже – с вызовом.-Отпусти меня! – то, что она могла своей дерзостью, непростительной для смертной, оказавшейся перед ликом небожительницы, прогневать богиню врачевания, не страшило ее душу, представляясь наименьшей из зол.
Молодая караванщица просто не могла вести себя иначе. Мысль о Шуши вынуждала ее торопиться. И уж конечно, у нее совсем не было времени для всех этих восхвалений и поклонений.
Та послушно разжала пальцы, но ладони с руки девушки не убрала:
– Не буди его! Ему нужен отдых. А вы постоянно беспокоите его! И вообще, ты не представляешь, каких усилий нам стоило усыпить его…
– Нам?
– Ну, я ведь не богиня сновидений!
– Госпожа Айя… Она здесь?
– Не-а, – Нинти потянулась. – Она просто объяснила мне, что нужно делать. И у меня, – она была вполне собой довольна, – как видишь, все получилось. Конечно, с помощью ее сил.
– Но Шуши…
– Золотая волчица? – богиня врачевания лишь чуть повела бровью.
– Да! Она уже рожает,и…
– Звери делают это сами, не нуждаясь ни в чьей помощи. Не волнуйся за нее.
Не волнуйся! Сказать это было то же самое,что попросить рыдавшего навзрыд младенца не плакать! Как вообще можно говорить это, ничего не зная…
– Шуши нужна помощь! Сати сказала, что роды будут тяжелыми!
– Что ж… Раз она в этом уверена. Ее дар позволяет ей судить об этом… – богиня врачевания двинулась к краю повозки. – Значит, ей действительно нужна помощь…
"Не твоя!" – хотела закричать ей вслед Мати, но она вовремя прикусила язык.
Благосклонность Шамаша вовсе не означала, что все остальные боги будут к ней столь же терпимы и понимающие милосердны.
– Что же ты? – видя, что девушка не сдвинулась с места, продолжая все так же сидеть возле бога солнца, спросила Нинти. – Если все действительно так, как ты говоришь, нужно торопиться!
– Но… – Мати растерялась, обернулась назад, на застывшего без движений, словно ледяное изваяние, Шамаша, чуть наклонилась вперед, вслед за богиней врачевания, которая словно силой тянула ее за собой. Это было не совсем то, чего она ждала, чего искала, зачем пришла. Она хотела… Должна была поскорее привести к своей Шуллат повелителя небес, а не одну из младших богинь. Пусть даже та и была богиней врачевания.
Хотя, с другой стороны, Шамаш все не просыпался. Если бы он был обычным человеком, даже смертным магом, она даже подумала бы, что он умер и… если бы не понимание, что бессмертный бог не может умереть, рыдания бы уже рвались из ее души, смешиваясь с хлынувшими из глаз слезами… А богиня врачевания… Она могла помочь…
– Не беспокойся о нем, – проследив за ее взглядом, мягко проговорила Нинти. – Он выздоровеет. Пусть не так быстро, как ему бы хотелось…
– Это он позвал тебя?
– Да. Хотя и не хотел. Ради твоей мохнатой подружки он переступил через свою гордость, что для мужчины – почти что подвиг.
– Он хотел, чтобы ты вылечила его?
– Да.
– Почему же ты не лечишь?
Вздохнув, богиня врачевания скользнула взглядом по Шамашу, посмотрела на все еще сидевшую рядом с ним девушку-караванщицу, вздохнув, качнула головой – с сожалением и упреком.
– Я всего лишь младшая богиня, – Нинти беспомощно развела руками, тяжело опустила голову на грудь, прошептав с нескрываемой грустью: – Которой дано куда меньше, чем мне бы хотелось!
– Потому что ему так плохо?
– Потому что я такая слабая!
– Не расстраивайся, – Мати стало жаль ее, захотелось подбодрить, как-то поддержать.
Девушка, наконец, оставила свое место рядом с Шамашем и двинулась к Нинтинугге.
В конце концов, ей ведь больше ничего не оставалось: она должна была найти помощь для Шуллат. Какую угодно.
Ей вновь стало страшно. На этот раз – от того, что она потеряла слишком много драгоценных мгновений на, в сущности, никому не нужный разговор, мгновений, которых может не хватить.
Выпустив из руки талисман, она рванулась к краю повозки: -Госпожа Нинтинугга! Ты ведь поможешь Шуллат, правда? – не глядя на богиню, боясь прочесть отказ в Ее глазах, спросила она возле самого полога.
– Если смогу, – пожала плечами та.
– Пожалуйста! – взмолилась девушка.
– Хорошо… – она говорила без уверенности, решимости, как-то вскользь, но Мати не замечала этого. Ей достаточно было слова, чтобы поверить.
– Прости что так долго… – проговорила девушка, едва успев забраться в свою повозку. – Я очень торопилась. Но Шамаш… Ему не хорошо. Я не смогла… Не стала его разбудить… Только ты не волнуйся. Я привела кое-кого, кто поможет.
Вот. Это богиня врачевания, Нинти. Она… – Мати могла бы говорить и говорить, без конца, прячась за звучанием слов от мыслей и страхов, которые, подкравшись к ней незаметно, на цыпочках, морозили ее душу, заставляя нервно подрагивать пальцы рук.
Но тут ее взгляд упал на Сати. По ее бледному, как снежное полотно лицу текли слезы, губы подрагивали, словно пытались что-то сказать, но слова никак не складывались, не обретали звучания.
