Глен Кук - Огонь в его ладонях. Без пощады

Глава 24

Откровение

Толстяк был осторожен, как никогда ранее. Он шел по негостеприимной земле, на которой пиратствовали дезертиры из армии Итаскии и из Воинства Света. Эти ренегаты не щадили никого, и местные жители враждебно встречали всех чужаков, опасаясь, что те являются разведчиками одной из банд.

К северу от Скарлотти вплоть до берегов Серебряной Ленты царил хаос, который Насмешнику каким-то образом удавалось пережить. Вот уже несколько недель он, избегая неприятностей, продвигался к Портсмуту, вблизи которого остатки армии Эль Надима все еще ожидали приказов Ученика.

— Лично я есть наичугуннейший идиот, — поносил он себя, находясь на очередном перекрестке дорог в сорока милях от конечной цели путешествия. — Почему я не обратил стопы свои в сторону наивосточнейшего востока. Взор мой должен быть обращаем к землям, где правит здравый смысл, где человек искуснейший и гениальный может процветать.

В этой же безумной стране все его таланты пропадали втуне. Здешние обитатели были слишком подозрительны и к тому же совершенно обнищали. Бродившие по этим краям армии стерли с лица земли десятки тысяч ферм. Грабители унесли все, что представляло хотя бы маломальскую ценность. Чтобы выжить, туземцам приходилось лезть вон из кожи.

Насмешник худел. Чудовищный голод пожирал его потроха. Кроме того, он потерял все свои профессиональные принадлежности и не мог вернуться к своим играм. Даже имея аудиторию. У него не было ни времени, ни денег на то, чтобы собрать новый инвентарь.

Он не переставал спрашивать себя, что он делает в этой безумной стране, но, несмотря ни на что, продолжал путь. Насмешник считал, что должен быть как можно ближе к восточной армии. Он был убежден в том, что ему следует знать, где обретается Саджак. Он опасался, что старик окажется у него за спиной и нанесет ему смертельный удар. Эта жажда знания превратилась у Насмешника в одержимость, которая подгоняла его сильнее, чем кнут надсмотрщика гонит рабов?

Впервые в жизни он стал заглядывать себе в душу, стараясь понять, почему это для него вдруг стало столь важно. Забравшись в самые темные уголки своей души, Насмешник пришел в ужас. Он не мог поверить, что в нем угнездилась подобная тьма. И самым ужасным чудовищем, засевшим в его душе, оказалось чувство ненависти к этому старику. Больше всего он желал, чтобы к Саджаку у него вообще не было каких-либо чувств. Он хотел уничтожить его с тем равнодушием, с которым раздавил бы вошь, которой старик, собственно, и являлся, если все еще существовал.

Насмешник не желал волноваться ни о чем, кроме судьбы самого Насмешника.

Но тем не менее он волновался. Его беспокоил не только Саджак, но и друзья, которые появились у него за время его военных приключений. Он полюбил Гаруна и Браги — за их доброе отношение к нему, за то, что они прощали его, когда он в очередной раз начинал вести себя как последний осел.

Иногда, проснувшись среди ночи, он испытывал сильный страх. Это не был страх смерти или боязнь врагов. Нет, он боялся, что жизнь его вновь может утратить смысл, что он потеряет друзей и останется совсем один.

Ему не нравился этот страх. Он противоречил образу человека, вступившего в битву со всей вселенной и эту битву выигрывающего. Насмешник не желал попасть в зависимость к кому-либо, и прежде всего — зависимость эмоциональную.

Когда он был неподалеку от Портсмута, до него стали доходить вести о восточной армии. Остатки некогда могучего войска Эль Мюрида собирались к походу домой. Армия Итаскии стояла лагерем у стен, готовая войти в Портсмут, как только бывший противник его оставит.

Все новости доходили до Насмешника с опозданием. Он должен был ускорить движение, так как опасался, что опоздает и, прибыв на место, узнает, что объект его охоты уже отбыл из города другим путем.

Постоянно враждебная к нему судьба, видимо, на время задремала, и ему наконец повезло. Он добрался до города именно в то утро, когда из него выходила восточная армия. Забравшись на крышу дома, он четыре долгих часа следил за тем, как из Портсмута уходит Воинство Света.

Однако старого слепца Насмешник так и не увидел.

Зверь, гнавший его по следам старца, по-прежнему жаждал крови. Он желал знать, где, когда и почему Саджак отстал от армии. Проклиная себя последними словами, Насмешник поплелся вслед за уходящим войском на восток.

Три раза ему удавалось отбить от отряда по одному солдату и задать им нужные вопросы. Двое из них вообще не знали Саджака. Третий припомнил астролога, но о том, что с ним случилось, он не имел никакого понятия.

Насмешник готов был визжать от отчаяния. Толстяк проклинал богов, как по одному, так и скопом, не делая разницы между вероисповеданиями. Небожители забавлялись с ним, вели жестокую игру. Насмешник требовал, чтобы они прекратили мучить его и позволили ему узнать.

Толстяк впал в такое отчаяние, что, не сумев в одном из Малых Королевств захватить в плен четвертого солдата, обратился за советом к священнику.

Но и служитель культа не смог ему помочь. Насмешник, опасаясь получить отказ в совете, толком священнику ничего не рассказал, и тому пришлось ограничиться лишь общими фразами.

— Нет ясности в этой жизни, сын мой — сказал он. — Мы существуем, окруженные великой тайной. Мы бродим по миру, окутанному саваном неопределенности. Для существ без веры жизнь становится бесконечным путешествием в стране страха. Приходи к нам. Вознесем вместе молитву Творцу. Доверься нашему Господу.

Насмешник спасения души вовсе не алкал. Выходя из дома священнослужителя, он бормотал, что чуть было не стал жертвой самого древнего в мире жульничества. Один мошенник едва не облапошил другого.

Толстяк следовал за Воинством Света до самого Сахеля. Он остановился в топкой низине и, разглядывая’ оттуда выжженные солнцем голые холмы, припоминал, с каким трудом пробирался через них вместе с Ясмид и отрядом Непобедимых. Теперь он не мог миновать эти мерзкие земли, не привлекая внимания диких туземных племен.

— О горе! — причитал толстяк. — Лично я проклят. Я есть обреченный блуждать в страхе, ожидая удара в спину кинжалом или иным несущим смерть оружием. И судьбина эта горькая подберется ко мне незамеченной.

Он еще раз обругал последними словами всех известных ему богов и демонов, а затем понуро двинулся на запад. По его разумению, Гарун и Браги должны были находиться где-то на побережье.

Два дня спустя он вступил в деревню, которую война обошла стороной. Собаки здесь не рычали и не бросались на путников, а лишь лаяли, возвещая об их появлении. Местные жители не бежали к чужакам, размахивая топорами и косами и угрожая превратить их в корм для свиней, если они немедленно не уберутся прочь.