Эльван подошёл к письменному столу, тронул замысловатое устройство из стекла и металла. Оно отозвалось тихим звоном.
— Это и есть кмелг?
— Да, — кивнул Авдей.
— На нём можно сыграть реквием? — неожиданно для себя спросил Эльван.
Авдей вопросу не удивился. Наверное, счёл заурядным любопытством.
— Для реквиема нужен симфонический оркестр.
Авдей сел, точнее — упал в кресло, полузакрыл глаза. Лицо усталое.
«Это ведь очень тяжело, — понял Эльван, — целый день таскать себя на двух палках».
— Сделать вам травяной чай с мёдом? — спросил он. — Я купил всё необходимое. Сам не знаю, зачем.
— Травяной чай — идея замечательная, — сказал Авдей и стал подниматься на костыли. — У меня имбирные пряники есть.
Эльван улыбнулся. «А ведь я первый раз пришёл в гости. Смешно. И грустно. А самое главное, глупо — в моём-то возрасте и начинать новую жизнь. Но деваться некуда, придётся».
За чаем говорили о боях без правил. Благодаря Кандайсу Джолли Авдей отлично разбирался в теме.
— Ваш дедушка священник, — сказал вдруг Эльван. — Вы должны знать все танирские обряды. Там есть Прощальный канон, а в нём песня.
— В любом таниарском каноне есть песнопения, — ответил Авдей. — В погребальной церемонии их три.
Эльван как сумел, напел мелодию.
— Это «Сокровища памяти», — сказал Авдей.
— Ты уходишь.
Только в сердце моём остаётся твой свет,
И не меркнуть ему в вихре данных мне лет.
Вечен времени бег,
Лета жар сменит снег,
Горы будут песком,
А вода — ветерком.
Только свет неизменен твой в сердце моём,
Продолжать свою жизнь теперь будешь ты в нём.
Авдей неловко повёл плечом.
— Я посредственный вокалист. Песнопение заслуживает лучшего исполнителя.
Эльван резко поднялся, отошёл к окну.
— Мой друг недавно умер, — сказал он.
Авдей молчал. И это было лучше всего.
Тихо зазвучала мелодия — грустная и светлая. Эльван заплакал. Так они и лились вместе — слёзы и прощальная песня.
— Со времён приюта не плакал, — сказал Эльван. Авдей оборвал мелодию.
— Зачем вы здесь? — спросил он. — Вы ведь можете уехать куда угодно, в любую точку Иалумета. Всем отставникам Асхельма положено солидное выходное пособие, хватит на аренду приличной квартиры и безбедную жизнь до того, как найдёте нормальную работу.
— Мне не к кому идти, — сказал Эльван. — Не для кого жить.
— Кроме «для кого» бывает ещё и «для чего».
— Только не у нас. У нас всё начинается с «для кого». И заканчивается тем же. Я ведь теньм, пусть и бывший. А мы способны жить только для кого-то.
Авдей смотрел серьёзно, вдумчиво.
— Если будет «для чего», появится и «для кого». Люди, тем более любимые, никогда не встречаются просто так. Только на пути к чему-то.
Эльван горько усмехнулся.
— Да кому я нужен… Вы ведь мою жизнь не возьмёте?
— Это зависит от того, для чего мою жизнь захотите взять вы.
— Что? — оторопел Эльван.
— Если вы хотите с кем-то связать свою жизнь — всё равно с кем: с другом, с учителем, с любовницей — то этот «кто-то» обязательно должен быть вам для чего-то нужен. Хоть для чего. Пусть даже для того, чтобы было, с кем обсуждать результаты спортивных боёв. Так для чего вам я?
— Ни для чего, — тихо сказал Эльван. — Ни вы… Ни император… Никто. Только Димайр и Клэйм. Но Димайра больше нет. А Клементу я буду помехой, потому что не знаю, куда себя деть. — Эльван качнул головой. — Вы так невозможно, так ужасающе правы… Чтобы претендовать на кого-то, сначала нужно найти для себя что-то. А у меня ничего нет.
— Вот так совсем и ничего? Вы так были чем-то заняты все эти дни, что я даже на чай вас пригласить не решался. Не хотел мешать. А теперь вы говорите, что у вас ничего нет.
Эльван смущённо улыбнулся.
— Я для Клэйма репортаж делал о гардской жизни. Вообразил себя журналистом. Всё равно заняться было нечем. Вот и насуропил. Хотите посмотреть?
— Хочу, — сказал Авдей.
— Я сейчас принесу видеопланшетку. — У двери Эльван остановился, посмотрел на Авдея. — Бюро по трудоустройству сможет подыскать мне место в какой-нибудь газете или на стереоканале? Может, и глупо лезть в журналистику вот так, с кондачка, но ведь лучше это, чем не делать вообще ничего, верно?
— Да, — кивнул Авдей. И сказал: — В Бенолии журналистов не через бюро набирали, а через специальный сайт, где соискатели размещали свои репортажи. Главредам сразу было видно, кто на что способен. Может быть, и в Гарде что-нибудь подобное есть?
— Сейчас принесу планшетку, антенну и проверим, — сказал Эльван.
— 15 —
Эмиссар ордена с брезгливым презрением оглядел двухместную комнату строительного общежития, которую занимал бывший рыцарь Найлиас. И, как на острый клинок, наткнулся на насмешливый взгляд орденского отказника.
Если на эмиссара Найлиас смотрел с насмешкой, то его ученику, жалкой и неуверенной тенью топчущемуся за спиной наставника, улыбнулся ободряюще и сочувственно.
— У вас есть ровно пятнадцать минут, эмиссар, — сказал Найлиас, — чтобы убраться со стройки на аэрсную подстанцию. И два часа на то, чтобы покинуть Бенолию. В противном случае вам обеспечен немалый каторжный срок на одной из здешних плантаций.
— Вы изменили ордену, — тяжело и значительно уронил эмиссар. — Предали самое святое дело в Иалумете.
— Нельзя предать то, чего нет и никогда не было, — ответил Найлиас. — Орден утратил свою рыцарственность в тот день, когда из третейского судьи и хранителя мира стал тираном. Народ Иалумета уничтожил чудовище, в которое превратился орден и правильно сделал. А вы вот уже пятьсот с лишним лет пытаетесь реанимировать его изгнивший труп. Но ничего у вас не получится, как не получалось и раньше. Мертвецам нет места среди живых.
— Ты не только предатель, — завизжал, как истеричная баба, эмиссар, — ты ещё и кощунник! Белый Свет оскорбляешь!
— Эмиссар, — спокойно ответил Найлиас, — когда у вашего ученика день рождения?
— Что? — непонимающе переспросил эмиссар. — Какой день рождения?
— Что ваш ученик любит есть на обед? — продолжал Найлиас. — Рубашки какого цвета предпочитает? Эмиссар, вы живёте с ним бок о бок не меньше года, и не знаете того, что всегда известно даже посторонним людям. Как же вы можете научить адепта Белого Света видеть этот самый Свет, если не способны увидеть собственного ученика?
— Не пытайтесь спрятаться от ответа за пустопорожними словесами!
— Это ваши слова пустопорожни. А мои — жизненно необходимы. По крайней мере, вашему ученику они душу затронули.
