— Сколько вас по-настоящему? Четыре здесь, в лесу двое… трое ещё? И все как вы, и с Даром у них так же? Так вот, скортокса очень трудно взять хоть каким-нибудь Даром — огонь, стрела… вода вообще бесполезна — он же водный, да и холода он не боится. Вы всемером его разве что раните и разозлите, а разозленный скортокс… в общем, у вас даже раненых не останется. Потом ваши родные найдут тела, разозлятся, объявят охоту. А у него в голове отпечатается новый закон: «Все люди — враги». Можете представить, к чему такое приведет, так что нет уж, давайте-ка он просто уплывёт и все останутся жить.
Гриз подозревает, что звучит это не до конца убедительно. Может, из-за того, как она стоит. Пытаясь загородить собой огромного чёрного скортокса, который нависает над ней, и щупальца прошивают воздух, делают выпады всё нетерпеливее.
— Врёшь, небось? — спрашивает старший остолоп. — Что тебе-то вообще за дело до этой твари?
— Ну-у… можете считать, мы старые друзья.
— Варг же… чокнутая, — напоминает чернявый с присвистом (скортоксу впору поучиться).
«Пастухи Чудовищ все безумные!» — в унисон стонет Хаата, вжимаясь в ствол сосны.
— А вам-то до него что?
— Че… чего?!
— Вам, говорю, что до него? Насколько я знаю, люди в сёлах не пропадали. Тех рыбаков он только спугнул — и сразу уплыл из озера. С концами. Вы-то зачем идете по его следам? Прославиться решили? Захотелось настоящей добычи… А-а-а-а, ну, конечно.
Младший уже шепчет: слушайте, а может, ну его и пойдем? Так себе была идея, а эта варгиня, похоже, знает, о чём говорит… А глаза-жуки чернявого всё бегают, нет-нет да и взглянет на длинные хлысты-щупальца. Чёрные, гибкие, все в мелкой чешуе…
— Парализующие хлысты — за ними гоняетесь? Что, кто-то в деревне слышал про цены в городах? Тогда тем более уходите. Хлыст — часть скортокса. Что-то вроде отдельного организма, который не теряет связи с хозяином и после отделения от него. Яда становится меньше, так что убить таким касанием нельзя… но если убить самого скортокса — все его хлысты потеряют свойства разом. А отделить щупальце от живого скортокса почти невозможно. Разве что сам подарит.
Гриз медленно, гипнотически медленно снимает с пояса кнут. Разворачивает чёрные, ласково шуршащие чешуёй петли. Шуршик рядом с ней шипит, довольный: скортоксу кажется, что сейчас они — вместе! Со щупальцами! Ух-х…
«Стоять! — взвивается преградой в сознании Шуршуна оплетающая зелень трав. Повилика и вьюнок, и хмель. — Тихо, тихо мальчик, я сама, всё сама, потому что они чужие — но не враги, и никто не умрет сегодня…»
— Скортоксы дарят хлысты только тем, кто им нравится. Вы ему пока что не нравитесь.
— Так ты его попроси, — щурится в ответ старший. — Ты-то ему нравишься, а? Может он нам, ну, скажем, подарит — немножко, с дюжину или чуть побольше. У него-то их немало. И всем хорошо будет.
Гриз не успевает вздохнуть и объяснить, что это так не работает. А остальные из «Людей Камня» не успевают вдоволь набросаться смешками.
Потому что старший добавляет — почти ласково:
— А то, понимаешь ли, мы прибьём твоего терраанта. Клент, ну-к, возьми на мушку земляную девку. Ну что, варг, такое тебе как?
Чернявый Стрелок старательно целится в Хаату, бормочет под нос: «Не шипи, не шипи на своём, отродье, по-человечески говори».
Даарду Хаата кажется застывшей, безучастной. Только пальцы на теле сосны напряглись — вот-вот пустят корни, прямо в кору…
«Уйди, сестра, — вышептывает Хаата чуть слышно. — Лес свидетель, они сами звали свою смерть. Просто уйди, сестра».
— Давай-ка отойди, варг, — подгоняет светловолосый охотник под шепот своего младшего товарища: «Вы чего, ребята, не надо, это же…» — Отойди и дай-ка нам потолковать с этой тварью. Или будь паинькой и попроси у него хлыстов, а то твоему терраанту будет ох, как плохо.
«Уйди, — просит Шуршун изнутри. С яростным шипением выдираясь из зелени единства. — Не мешай мне, не хочу тебя поранить, а я с ними быстро, очень быстро…»
Сумерки рушатся на землю ошалелым прибоем — как шепот, как выбор. Всех на поляне: даарду, охотников и скортокса. Уйди и не мешай, просто уйди и не мешай, всё будет быстро, они сами напросились…
Да, — кивает Гриз коротко и задумчиво. Так просто. Может — даже справедливо.
Потом Гриз Арделл уходит.
В точности как хотели все: охотники, и даарду, и скортокс.
Только вот не в сторону. Не к лесной тропе или кустам.
Гриз Арделл уходит вперёд — рывком, бликом, стремительным росчерком кнута в воздухе.
И время обращается в бешеный танец секунд.
Секунды мельтешат, будто мошки в воздухе. Полыхает вспышка пламени — простейший огненный с Печати старшего мага. Не задевает лица. Второй раз маг ударить не успевает: Гриз захлёстывает правую, выставленную руку кнутом. Смещается, пропускает холодовой удар, вместе с криком «Ах, ты!..»
Кнут свистит, взвиваясь снова, распугивая драгоценные секунды — достаёт на излёте чернявого Стрелка. Тот успел выпустить стрелу — воткнувшуюся в сосновый ствол. И успел наложить на тетиву вторую, развернуться… чёрная парализующая петля ложится вокруг шеи, Стрелок оседает на траву, роняя лук.
Мгновения роятся, пускаются наперегонки. Сместиться, рывком убрать кнут с шеи Стрелка. Упасть, пропуская метательный нож: здоровяк со знаком Воды не стал взывать к стихии. Запустил ножом и прыгнул вперёд, растопырил руки, оскалил зубы — надеясь задавить массой…
Здоровяк явно не играл в детстве с алапардами и не соревновался в реакции с десятком голодных шнырков. Крутнуться, пропуская замедленную, неловкую тушу. Взвить кнут, захлестывая шею. Отступить — пусть себе падает на травку.
Последний охотник, самый младший, не пытается бить. Поднял руки и шлепает губами. С ужасом глядя за её спину, где…
— Стоять, Шуршун!!!
Гриз разворачивается на каблуках — и прорастает в зелень, уходит в вечное «вместе», загораживает теперь уже охотников от поднявшегося на помощь скортокса: гневной, извивающейся чёрной массы, которая ползёт вперед, нависает, нетерпеливо прошивает хлыстами воздух.
«Всё, мальчик, тут уже всё, совсем всё. Видишь, они ничего мне не сделали. Людей надо опасаться, но не надо убивать — они не добыча. Смотри, я даже не запыхалась особенно, стой, Шушрик, стой…»
— Упал и замер, — в сторону оставшегося охотника, углом рта. Позади слышен звук торопливого падения. И замирания.
«Всё, с ними уже совсем всё. Плыви, Шуршик. Найди себе хорошую воду. Ну же, мальчик, плыви скорее…»
Гриз опять напевает сквозь зубы — и идёт прямо на колыхающиеся чёрные хлысты, а скортокс начинает отступать, втягивая щупальца. Отползает к ручью, из которого появился — потому что та-которая-вместе настойчиво твердит внутри: давай, давай, уплывай скорее, тебе нужно уйти глубже в лес, где тебя не найдут, отыщи тихую заводь, давай…
С прощальным шипом скортокс утекает в воду: плеск, бульканье, звук ломающихся веток. Мурлыкающие нежные, едва слышные звуки — прощание.
— Ещё увидимся, Шуршик, — мягко говорит Гриз.
И скортокс тонет — в воде и в сумерках. Растворяется, как зелень в глазах варга. Теперь Шуршун не виден — но Гриз той частью, что пока еще в единстве, чувствует воду, верную и приятную, и знает, что скортокс двинулся вниз по течению…
Разворот на каблуках.
Болотные сторожевые вскочили на ноги, оскалились, вздыбили холки, готовы вмешаться. Гриз свистит псам, протягивает ладонь, вновь уходит в единение, успокаивает главного в тройке: всё хорошо, хозяева вне опасности, посмотри, все дышат, а скортокс ушел, я сделала как обещала… А вы молодцы, что не вмешались, умнички, иначе он всё-таки мог бы кого-то убить.
— Хаата, ты там как?
В порядке, конечно, в порядке. С гримасой отвращения пальцем трогает вонзившуюся в сосну стрелу. Стрелять в терраанта, когда он стоит возле дерева… Может, Стрелок из королевской гвардии и различит мгновенный рывок, когда даарду скроется за стволом, почти слившись с ним.
