И ведьма, зная, что она ведьма, уходит из чужой игры, не оглядываясь.
Ей в этом помогает горькое знание: мы такие, какие мы есть. Да, победили Пандавы, но почему главы в книге об их великой победе названы именами проигравших?
Мы такие, какие есть. Когда мы играем, мы играем искренне и с уважением к чужим правилам. Но наступает миг, когда проще умереть, чем приспособится.
Ну что же, мы были такими, какими были. Мы ушли с этого поля — и пусть победителю достается кара победы.
Пусть он есть свое счастье полной ложкой.
Удачи.
И вот тогда победитель остается один на один с собой.
Навсегда.
И если он сильный человек, он попытается не завидовать проигравшим. У него не получится.
И это — бесстрастное знание ведьмы.
* * *
Из игры нужно выходить правильно, последовательно выполняя ряд условий.
Наставник, конечно же, почувствовал, что я равнодушно повернулась к нему спиной.
Он решил, что это равнодушие показное: он же видел мою неподдельную боль, он ее впитывал, он ею упивался.
Разумеется, он был прав в том, что между нами существовала сильная связь весьма подозрительного свойства. Какова бы ни была ее природа, такое сложно порвать одним махом, нужно распутать спутавшиеся нити.
Я же недаром писала ему раз за разом, что руки его зачаровывают, а движения завораживают. Это не были поэтические красоты, это было описание болезни. Это был призыв к помощи человека, попавшего в странную и опасную зависимость.
Но ведьма совершенно добровольно поймалась на этот крючок. Находясь в твердом уме и здравой памяти. В силу ремесла постоянно отслеживала тонкие, тончайшие изменения, происходящие и в теле, и в душе. Задавала себе вопросы. Ставила метки. Смотрела в неизвестное, искала схожее в известном.
Сейчас пришла пора самой отвечать на вопросы, раз других ответов нет. Выходить из болот на твердую землю, не обращая внимания на манящие огоньки, возвращаясь строго по своему следу.
Если завораживание возникало, когда я смотрела на движения наставника и зеркально повторяла их, нужно поменять условия.
Совершенно сознательно я вошла в одну волну с наставником. Это была моя добрая воля.
В то время как все остальные махали руками, как придется, сообразуясь только со своими собственными силами, точнее, с собственными слабостями. У них же не было за плечами моих занятий по сходному боевому искусству. Я была подготовлена на хорошем уровне и до встречи с человеком в черных одеждах.
Но кто я такая, чтобы выделятся?
Я тоже слабая и буду делать все так, как мне удобно, то есть медленно, печально и невпопад.
В конце концов, по мнению наставника, я женщина, оскобленная в каких-то теплых чувствах по отношению именно к нему и ни к кому другому. Ему виднее, он наставник.
Теперь нужно было убрать условия для зачаровывания.
Я перестала смотреть на наставника. Чтобы избежать искушения повторять его движения, как я уже привыкла за полгода.
И это тоже была моя добрая воля: ведь наставник сам говорил, тот, кто не хочет быть зачарованным, не зачаруется. Золотые слова.
Для воздействия на меня у человека в черных одеждах остался только голос. (Если не брать в расчет те волшебные силы, которые получены наставником прямиком от таинственных людей из-за синих гор).
Но, простите, эти движения настолько сложны, а повторения многочисленны, что мне приходилось считать, чтобы не сбиться. Мысленно, про себя. И это поставило надежную стену на пути воздействия.
Наставник попытался применить то, что уже помогало ему.
Вообще-то, это глупо, но кто я такая, чтобы указывать наставнику на ошибки? Если человек в черных одеждах раз за разом нарушает самые основные правила работы с людьми, одно из двух: либо он прекрасно знает, что делает, либо у него отсутствуют мозги. А причем здесь я?
Наставник попытался пустить в ход свои замечательные руки.
Движения резко поменялись, мы опять стали делать их неправильно.
Наставник, изо всех сил заботясь об учениках, не поленился, подошел к каждому: похлопал, погладил, терпеливо показал, как надо.
Внешне относясь к нему с обычным почтением, я всего лишь терпела его присутствие рядом. И мысленно показывала ему фигу в черную спину, когда он уходил на свое место.
И продолжала усердно заниматься. Старательно.
Я начинала движение последней, и заканчивала тоже. Тщательно следила, чтобы наши волны даже случайно не совпали.
Наставник не сдавался, остановив упражнение, начал показывать, как безобидное с виду движение рукой превращается в боевой прием. Все сгрудились вокруг него, чтобы рассмотреть, не упуская мелочей.
Я осталась наблюдать со своего места: ремесло кулачного бойца мне не грозило. Мне этот прием был не нужен.
Кроме того, дома накопилось столько дел, что теперь, после окончания занятий поклонившись пустому месту перед собой, я, ни мгновения не задерживаясь, уходила на Гору.
Ведь счастливая семья не только у наставника, у остальных людей такое тоже, как ни странно, встречается сплошь и рядом. А семья всегда забирает много времени и сил.
* * *
Все это было чудесно и замечательно.
Опыт показал, что когда отрезаешь нити воздействия, когда снова берешь управление собой в свои собственные руки, от учения, полного чудес, в остатке получается вполне бодрящая зарядка. Без волшебных сил, без демонов и инопланетян.
Зарядку ведет вполне себе заурядный человек в черных одеждах, который не в состоянии со своими-то червяками справиться, который боится неизвестно чего и очень странно себя ведет. Дело одного мгновения: сказать "да, давайте поговорим" либо "нет, мы не будем разговаривать, прощайте", — он превратил в какую-то помойку.
Но было ясно, что в учении, которое он принес, эта самая зарядка неразрывно связана с его корявыми речами, он от них не откажется. И мне там делать нечего.
Но из пяти оплаченных занятий, оставшихся у меня, после возвращения в Зимний Город я отходила только два.
А подарить этому человеку три занятия, — за что? За его красивые глаза? Так они у него страшные, мертвые.
Но и заниматься рядом с ним я больше не в силах.
Потому что учитель, который оттолкнул ученика с вопросами — не учитель. Хвост это собачий, а не наставник.
Самозванец.
Настоящего учителя ничто так не радует, как вопросы ученика.
* * *
Я решила, что занятие в пятницу будет у меня последним.
После занятия я переоденусь в обычное, отзову человека в черных одеждах в сторонку, чтобы остальные не слышали и скажу:
"Я не могу заниматься у человека, которого не уважаю. А вас я не уважаю. Вы убить меня можете — но вам не вернуть мое уважение!"
