Брутус, хозяин трактира, здоровенный парень довольно зверского вида, стоял за стойкой, вытирая руки о фартук, и столь же недоверчиво глядел на нежданных гостей. Он не спешил здороваться. Зара ответила ему столь же мрачным взглядом и подумала, что этот тип — скорее всего, плод любви какого-нибудь волшебника и самки орков.
Трое путешественников сели за круглый столик у окна. Зара устроилась так, чтобы видеть входную дверь, — береженого Бог бережет. Фальк плюхнулся на первый попавшийся стул и нетерпеливо забарабанил пальцами по столешнице. Брутус подошел к ним вразвалку и поставил на стол свечу.
— Чтамгодно? — поинтересовался он.
— Простите? — осторожно переспросила Джэйл.
— Чтамгодно? — как ни в чем не бывало повторил хозяин.
Наконец Джэйл поняла, что он с превеликим трудом шевелит огромными губами и едва ворочает языком. Поэтому большую часть звуков он попросту не воспроизводит. Видя затруднения серафимы, Брутус произнес по слогам:
— Что-вам-год-но?
Джэйл наконец поняла, что это означает: «Что вам угодно?»
— Принесите, пожалуйста, три кружки вашего лучшего эля… — радостно начала она.
Тут Тор, лежавший под стулом Зары, поднял голову и ткнулся носом в колено серафимы.
Понять его оказалось гораздо проще, чем Брутуса.
— Четыре кружки, — тут же поправилась Джэйл, — одну вылейте в миску и потом принесите нам всем лучшей еды, какая только есть на вашей кухне.
— Асбаки? — поинтересовался Брутус.
— Простите?… — переспросила Зара.
— Адясбаки? — И Брутус ткнул пальцем в сторону Тора.
— Ах, «для собаки»? — догадалась серафима. — Для собаки мяса. И побольше.
Брутус кивнул и так же неторопливо скрылся за грубой дощатой дверью, ведущей, судя по всему, на кухню. Минут через десять он водрузил на стол четыре кружки с пенящимся элем, а еще через нить прибыла и миска для Тора. С величайшей важностью и серьезностью Брутус перелил эль в миску и поставил ее на иол перед четвероногим клиентом. Волк с явным удовольствием вылакал эль, удивив этим не только гостей, но и своих спутников.
Окно, у которого сидели путешественники, стало мутным от дождя. Но в трактире было тепло и сухо, и путники наслаждались долгожданным комфортом. Вдыхая божественный аромат тушеного мяса, исходивший из кухни, Фальк мгновенно забыл о всех своих несчастьях. Еще немного — и он будет вознагражден за все труды и лишения. А пока он воздал должное элю. Годрик не солгал — напиток был превосходен.
— Ну так что же, — обратилась Зара к серафиме, едва Брутус отошел от стола, — здесь у стен тоже есть уши или ты все-таки скажешь, для чего обманула Годрика?
— Потому что не хотела его пугать, — произнесла Джэйл, пригубив эль. — Если бы он узнал о том, что случилось в Мурбруке, он, скорее всего, запаниковал бы. Он хорошо знает, что люди в Анкарии боятся волшебства и король нисколько не доверяет волшебникам. Если же здесь действительно, практикуют магические искусства, Годрик предпримет все возможное, чтобы помешать нам узнать об этом. Кроме того, — она прервалась, чтобы сделать большой глоток, — кроме того, я вовсе не обманывала Годрика. Слухи о том, что Цака видели в различных областях Анкарии, действительно дошли до ушей короля, и король действительно хочет узнать, насколько они правдивы. Но, скорее всего, это только слухи. Известно, что дух Елвариуса видят до сих пор, хотя великий бард уже много столетий покоится в гробнице.
— А есть еще винные духи, их тоже нередко видят, — добавил слегка захмелевший Фальк. — Такие маленькие, зеленые, с рожками!
— Действительно, — согласилась Джэйл без тени улыбки. — Когда я сказала Годрику, что король обеспокоен, это было чистой правдой. Однако он обеспокоен вовсе не слухами о Цаке.
— А чем же? — так же серьезно спросила Зара. — Что ты знаешь такого, чего не знаем мы?
Джэйл внимательно посмотрела на нее, на Фалька, на Тора, то ли решая, может ли она им до конца доверять, то ли как бы соединяя их своим взглядом. Затем она бросила косой взгляд на трех волшебников в углу и, убедившись, что они не прислушиваются к разговору, сказала тихо:
— Эти бестии… они не одни…
Фальк, услышав слова Джэйл, тотчас переспросил на удивление трезвым голосом:
— Ты говоришь про Мурбрук? Мы уничтожили не всех бестий? Туда придут новые?
Джэйл покачала головой:
— Мурбрук — всего лишь крошечный камешек в мозаике. И узор ее гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить.
— Рассказывай! — твердо сказала Зара.
Джэйл помедлила еще несколько мгновений, собираясь с мыслями, и наконец сказала:
— Мурбрук — это отнюдь не единственное место, где за последний год были совершены подобные преступления. Жесточайшие убийства, жертвами которых становились молодые девушки, у которых вырывали сердца.
— И сколько их было?
— По меньшей мере три дюжины. Может быть, и больше. Мы не знаем точно. И во всех случаях раны на телах жертв выглядели одинаково — так, как будто их нанес дикий зверь.
— И где это происходило?
— В Бибельринге, Финстервинкеле и в Галадуре — это далеко на севере, в стране вечных льдов.
— Все эти города находятся довольно далеко от Штерненталя, — заключила Зара. — Много дней пути.
Джэйл кивнула:
— Более того, они далеко отстоят и друг от друга. Тем не менее убийства начались примерно в одно и то же время — на переломе зимы. Так что мы не можем предположить, что Сальери отправил своих бестий в путешествие. Также мы не можем считать, что священник в Мурбруке — единственный виновник преступлений.
— То есть ты хочешь сказать… — протянул Фальк.
— Что во всех частях королевства люди, подобные Сальери, собирают кровавый урожай. Не для себя, а для своего господина. Или господ. Сальери лишь один из многих, кто трудится над тем, чтобы вернуть культу Саккары былую силу.
Зара отхлебнула эля.
— Ты об этом знала еще в Мурбруке? — поинтересовалась она.
Джэйл покачала головой:
— Нет. Я получила важную информацию от Сальери. До этого ничто не связывало все эти преступления воедино. — И, предупреждая следующий вопрос Зары, добавила: — Прочие предатели умирали прежде, чем мы успевали добраться до них и задать вопросы. А перед смертью они уничтожали все, что могло навести нас на верный след. И все они, как и Сальери, были с виду вполне добропорядочными людьми. Один был пекарем, второй — учителем, третий — брадобреем. Ни одного из них нельзя было заподозрить в том, что он — адепт темных искусств. Мы медлили и дали злу глубоко пустить корни. Поэтому мы так торопимся сейчас.
