— Голоден как волк, — перебил я.
— Хорошо, я дам вам поесть, только подождите немного. Пока пчелы не проснулись, позаимствую у них немного меда.
Дерево с пчелами стояло неподалеку. Черное отверстие дупла показалось мне зловещим, но девушка запустила туда руку, и я немного успокоился. Из дупла она извлекла соты, полные меда. К ним прилипло несколько сонных пчел, которых она легонько стряхнула наземь. Затем отскочила в сторону, но я ее опередил.
— Чисто сработано! — заметил я, переведя дух с облегчением.
Моя похвала ей польстила.
— Им это достается с трудом, — рассмеялась она, — но меда у них с избытком, и он слишком хорош для трутней.
Соты она положила в плетеную корзинку и облизала пальцы.
— Меня зовут Розалетта.
В Романии, казалось, все обходились одним именем. С облегчением я отбросил в сторону ненавистные мне «А. Кларенс».
— Шендон, — назвался я, слегка тронув волосы, — по прозвищу Серебряный Вихор.
Розалетта подвела меня к шалашу, сделанному из веток, переплетенных цветами. Я заметил, что возле него сходилось семь полузаросших лесных троп.
— Вот мы и пришли, — объявила она, — сейчас я подою свою козу, которой я не хозяйка, — и угощение готово.
Мы уселись за стол вдвоем. Завтрак состоял из ягод, молока, хлеба и меда. Интригующими были уединенность и хрупкость ее пристанища.
— А что, твой муж предпочитает не завтракать?
Розалетта радостно вспыхнула:
— Вы имеете в виду Окандо? Он пока еще мне не муж.
Мне хотелось о многом ее расспросить, но я задал ей всего один вопрос:
— Почему вы живете здесь одна, вдали ото всех?
Розалетта отпила глоток из кружки с молоком.
— Меня хотели убить. Пришлось бежать и спрятаться здесь.
Я растерянно молчал. Она продолжала сама, по собственной охоте:
— Отец Окандо не желает, чтобы его сын женился на мне.
Навряд ли ей исполнилось двадцать. Она была не только миловидна, но и добра. Мысль о насилии над ней казалась чудовищной. От негодования я не сразу смог заговорить.
— Но почему этот ублю… этот ужасный человек хочет… а что ваши родные? И куда смотрит малютка Окандо?
— Он такой же малютка, как и вы! — гневно воскликнула Розалетта. — И уж куда сильнее вас. — Но тут же остыла. — Он ничего не может поделать, потому что его отец — здешний правитель.
Я просиял.
— Не Брайан ли? Если так — все ваши заботы позади.
— Нет, не Брайан.
— В самом деле?
Из ее слов я понял, что нахожусь за пределами владений Брайана — вдали от его оскорбленных подданных, прочесывающих окрестности в поисках вражеских дезертиров.
— А где теперь ваш жених? Сумеет ли он найти вас?
— Да, конечно. Сейчас он где-то в лесу, ищет меня.
Мне стало тревожно за нее. Ведь не только жених может найти ее здесь, но и те, кто покушается на ее жизнь.
— И долго ли он вас ищет? — настаивал я.
— Дня три… — Розалетта отвернулась. Видимо, и сама не вполне была уверена, что суженый ее отыщет.
— А вдруг вы с ним разминетесь — что тогда?
Розалетта подняла на меня глаза, и я понял, что и к такому повороту дел она готова.
— Если он не придет сегодня, тогда я сама пойду ему навстречу.
Только присев на траву, я понял, как устал. После сытной еды меня начало клонить в сон, и Розалетта сразу это заметила.
— Почему бы вам не прилечь ненадолго? — спросила она, указывая на лежанку, убранную веточками бальзамина. — Вы мне ничуть не помешаете.
Она была права: мне следовало бы немного отдохнуть, но мне не хотелось вторгаться в ее крошечное жилище. Крыша была настлана из цветов: все, чего бы ни коснулась эта девушка, было прекрасным, как она сама.
Все же я устроился в шалаше. Розалетта у входа что-то мурлыкала про себя и наконец запела:
Семь дорог к тебе ведут.
Семь дорог безбожно лгут:
На семи тебя ждала —
Ни одна не привела.
Полон путь обманов злых —
Не слыхать шагов твоих.
Не проклюнутся ростки
Без твоей, мой друг, руки;
Здешние края пусты,
Коль не встретишься мне ты.
Выберу тропу любую,
Взгляд поймаю твой вслепую —
Наугад.
Ах, какой приятный был у нее голосок! Слушая пение, я успокоился и уснул.
Я собирался чуть-чуть подремать, однако проспал до самого полудня. Первое, что бросилось мне в глаза: узелок с пожитками Розалетты отсутствовал. Возле меня лежал кусок бересты с нацарапанными на нем буквами: «Окандо не пришел, и я ухожу. Шалаш в вашем распоряжении. Во втором куске бересты — хлеб с медом».
Шалаш сразу же словно бы осиротел. Выбравшись наружу, я заметил, что цветы уже завяли. Жуя сладкий сандвич, я огляделся.
Семь загадочных троп, обманувших Розалетту, вели неведомо куда. Я побить себя был готов за то, что сразу же не догадался спросить, которая из них ведет к Хеороту. Но я, конечно, не думал, что просплю ее уход. Солнце стояло в зените, и трудно было определить по нему стороны света. Три дороги, как мне показалось, вели на юг. Я пошел по одной из них — и вернулся, потом попробовал вторую и третью. На второй я заметил неясный след и решил, что здесь, наверное, проходила Розалетта. Ведет ли этот путь в Хеорот — неизвестно, но зато я могу догнать девушку. А вдруг ей понадобится моя помощь? Чем идти невесть куда, не лучше ли преследовать определенную цель? Я с радостью пустился в путь.
Только теперь, при дневном свете, мне стало понятно, на что отважилась Розалетта. Одна, ничего при себе не имея, она забрела в безлюдные дебри, обосновалась тут как дома — ни дать ни взять поселенец на Аляске. И сама отправилась на розыски возлюбленного — сквозь эти дремучие заросли!
Дорога стала взбираться в гору. Меня обступал девственный лес. Мощные деревья простирали друг к другу ветви на высоте не менее шестидесяти, а то и семидесяти футов. Казалось, лес был необитаем, если не считать птиц, белок да нескольких оленей, которые попались мне на глаза. Одни только вековые деревья да мелкий кустарник, заполнивший тенистые поляны. Так я шел, шел, пока не дошел до развилки.
Преследование Розалетты было настоящим безрассудством, и скоро пыл мой стал угасать. На ковре из листьев не было заметно ничьих следов, да если бы я и заметил следы — навряд ли смог бы распознать, кто их оставил. Одна из дорог, лежащих предо мной, вела вниз, по-видимому, в долину, к какому-нибудь городу. Это было как раз то, что мне нужно. Там я найду пищу и ночлег, а заодно разузнаю, как быть дальше.
Я одолел еще примерно с четверть мили, когда на дорогу мне наперерез выскочил олень. Тут же я услышал жужжание пули и ружейный выстрел и обернулся, чтобы излить свою ярость на охотника, испугавшего меня.