— Мне понадобится допросить его, — сообщил Эйзенхарт управляющему.
— Разумеется, — подобострастно согласился мистер Глет. — Это тот самый человек, что привел вас. В ту ночь была его смена. Что-нибудь еще?
Эйзенхарт повернулся ко мне.
— Скорее всего, барона убили прямо в шлахтгаусе, где лишнее пятно крови не обратит на себя внимание, — тихо сказал он. — Мы можем как-то доказать это, доктор?
— Нет, — я с сожалением покачал головой. — Современная наука способна дифференцировать человечскую кровь и кровь животных по размеру кровяных телец, но этот метод работает только на свежих, еще не высохших, образцах.
— В таком случае нам больше ничего не требуется, мистер Глет. Но если вы вспомните что-то еще, мы будем вам крайне признательны.
Эйзенхарт отдал управляющему визитную карточку, и мы вышли во двор.
— Эй, — позвал он сторожа, — как тебя зовут?
Парень подошел к нам, испуганно поглядывая то на меня, то на Эйзенхарта.
— Джек Нолби, сэр.
— В ночь со среды на четверг была твоя смена?
— Да, сэр.
— И ты первым увидел следы взлома?
— Да, сэр. Ворота были открыты, я сразу побежал в "Три метлы", это кабак рядом, и позвонил оттуда господину Глету.
— Что сделал мистер Глет по прибытии?
— Наорал на меня, сэр, — Джек неуверенно улыбнулся. — Потом вместе со мной прошелся по бойне, проверял, что исчезло.
— И отправил кого-то за полицией, я полагаю?
— Да, сэр. Меня и Сэма, он как раз приехал.
— Сэма?
Сторож подозвал к нам синду, все еще копавшегося в грузовике.
— Тебя действительно зовут Сэмюэлем? — уточнил Эйзенхарт, оглядывая его с ног до головы. — Странное имя для чистокровного синду.
Тот только белозубо улыбнулся.
— Саиб привез моих родителей из колоний. Я родился уже здесь, — сообщил он. В его речи причудливым образом смешивались местный акцент и по-синдийски растянутые гласные. — Можно сказать, что я больше имперец, чем синду.
— Что же случилось с твоим хозяином, что ты оказался на скотобойне?
— Разорился, — синду равнодушно пожал плечами. — Хвала Духам, что предки до этого не дожили. Но здесь даже лучше, еще пара лет и накоплю денег на гражданство.
— Ты работаешь здесь водителем?
Синду кивнул.
— И это тебя управляющий послал за полицией в четверг?
В темных глазах появилась настороженность.
— Послал он Джека, а мне велел его отвезти. Чтоб быстрее обернулись.
Эйзенхарт посмотрел на обоих свидетелей.
— И кому из вас пришла в голову идея не сообщать в полицию о краже? — медленно поинтересовался он.
Джек Нолби побледнел как мел. Признаться, для меня этот вопрос тоже оказался неожиданностью.
— Мы сообщили в полицию. Нам сказали, что пришлют кого-нибудь, если у них будет время, — заявил Сэмюэль, смерив Эйзенхарта насмешливым взглядом. — И вот вы приехали. Разве нет?
— Нет, — ответил ему Эйзенхарт. — Я думаю, все было иначе. Кто-то из вас решил по дороге, что будет лучше развернуться, не доезжая до участка, и отбрехаться тем, что система правосудия у нас окончательно загнила, на жалобы жителей не реагирует, работать не работает. В конце концов, все сейчас на это жалуются, верно? А второй согласился. И я очень хочу знать почему.
— У вас есть какие-нибудь доказательства? — в почти безмятежном тоне синду с трудом угадывалось напряжение.
— Пока нет. Но когда я съезжу в районное отделение полиции, я узнаю, что в книге посетителей ни один из вас не записан. И тогда у меня будут доказательства, а у вас статья за соучастие в убийстве.
— Убийстве?! — прокудахтал вконец перепуганный Нолби. — Каком убийстве?!
— Украденные у вас инструменты использовались при убийстве, совершенном той же ночью, — вновь пояснил Эйзенхарт. — Так как, будете стоять на своем?
Недолго думая, привратник вышел вперед.
— Вы правы, сэр. Мы не были в полиции. Сэм, — он сглотнул, — прикрывает меня.
— Джек… — предостерегающе обратился к нему синду.
— Это я попросил его солгать про полицию, сэр, — храбро доложился Нолби.
— Почему же?
— В ту ночь… Сэм вернулся часов в восемь, да, Сэм? — синду кивнул. — Мы были на бойне одни, смена заканчивается в шесть, господин Глет уходит еще раньше, и я предложил ему сходить пропустить по паре кружек в "Метлах".
— Полагаю, вы уже не первый раз так делали?
— Да, сэр. Я думал обернуться за час-другой, никто бы и не заметил, но…
— Но что? — спросил Эйзенхарт после паузы.
— Но он напился, — хмуро сказал Сэмюэль. — Ради Духов, Джек, если уж начал говорить, то говори все! — он повернулся к Эйзенхарту и продолжил рассказ. От раздражения его речь ускорилась, и теперь по голосу его было не отличить от коренного лемманца. — Какая-то дура его бросила, и он решил, что это достойный повод. Через час его уже так развезло, что мне пришлось тащить его на себе наверх…
— Я снимаю комнату над "Метлами", — вставил пунцовый от стыда Нолби.
— … ну, я бросил его на кровать и поехал к себе. Думал, проспится, утром завтра отопрет бойню, никто и не заметит. А на утро — на тебе!
— И это все? — поинтересовался Эйзенхарт.
Парни утвердительно кивнули.
— Я побоялся, что если купы [10] копать начнут, узнают, что меня той ночью на бойне не было, — признался привратник. — И не видать мне тут больше работы как своих ушей. Вот и уговорил Сэма подыграть мне, дескать купы нас отшили. Ну кто же мог подумать, что именно в эту ночь такое случится!
Эйзенхарт задумчиво согласился.
— Действительно, кто…
В понедельник дела забросили меня в городской морг. Проведя первую половину дня за осмотром невостребованных тел и отбирая среди них подходящие для танатологических экспериментов, чтобы отправить их в дальнейшем в университет, к обеду я обнаружил, что нахожусь в непосредственной близости от Главного полицейского управления. Дело барона все еще не шло у меня из головы: я не мог вообразить, как Эйзенхарт по столь мизерному количеству не связанных между собой фактов, которые он смог обнаружить в моем присутствии, сможет его распутать. Поэтому я решил воспользоваться предоставившейся мне возможностью и узнать у него, продвинулось ли расследование.
Найдя его кабинет, я с удивлением посмотрел на детектива. На Эйзенхарте был все тот же костюм, в котором я видел его в субботу, лицо заросло двухдневной щетиной. В кабинете царил разгром: на всех горизонтальных поверхностях (столе, подоконниках, стульях для посетителей и даже картотечном шкафе) стояли грязные кружки, по полу приходилось идти крайне осторожно, чтобы не наступить на разложенные по нему стопки бумаг, а в углу на вешалке висел ворох несвежих сорочек.
