Дома в богатых кварталах напоминали маленькие замки, но при том обладали удивительным мирным очарованием. Ближе к внешним стенам Кортланк терял в блеске, но даже сравнительно бедные горожане строили основательно. Были, разумеется, в столице и по-настоящему дурные места: как у любого огромного города.
Но зачем смотреть на грязь, если столько красоты рядом?
Старые пэры, поднимая кубки в чертоге Балдуина, говорили: Кортланк напоминает им прекрасное войско, готовое к походу. Торжественно одетое, с красивыми знамёнами. Ламберт эту метафору в голову не брал. Ему столица виделась скорее толпой сочной, весёлой молодёжи, собравшейся на праздник. Ощущалась, конечно, во всём кортланском некоторая суровость, однако суровость то была неизменно утончённая. Словно крепкий доспех, украшенный при том искусным травлением и гравировкой. Понятно, что вещь создана для битвы — но красивая ведь!
Если не заглядывать на окраины, что для благородного человека совершенно излишнее дело — то Кортланк можно было только любить всеми силами души.
Нынче Ламберт направлялся в университет. Его-то кронпринц в столице любил особенно.
Причина таковой любви была ужасно проста и абсолютно логична: ещё не надев короны — да и не рассчитывая сделать это скоро, учитывая завидное здоровье отца, именно в университете Ламберт уже успел изменить многое.
Можно сказать, что сия обитель науки, храм сокровенных знаний, для кронпринца стала этакой миниатюрой королевства.
— Приветствую, друзья!
Друзей у Ламберта в просторной аудитории было навалом: отнюдь не фигура речи. Кронпринц прервал своим появлением горячий диспут школяров — спорили не то о философии, не то даже о политике. Однако при виде Ламберта тотчас позабыли, из-за чего так распалились, раскраснелись и едва шутейную драку не устроили. По обыкновению своему Ламберт легко овладел всеобщим вниманием.
— Что за шум среди вас нынче? Никак в самом Санктуарии вас услышали!
Объяснять начали наперебой, Ламберт ничего не разобрал поначалу. Разъяснил ситуацию Гвидо, младший отпрыск побочной ветви Скофелов. Он чинно восседал посреди бурлящего собрания студентов, скрестив руки на груди и демонстративно не участвуя в горячей дискуссии.
Это тоже позиция, подумал Ламберт. Иногда воздержаться — самое сильное высказывание.
— Они, Ваше Высочество, обсуждают Никколо Равелли.
— О! Да это превосходная тема для обсуждения. Надеюсь, спор не из-за «Комментариев к наукам войны»?
— Помилуйте! Разве в нашей компании из-за военных искусств выйдет такое? Ну нет же… Все обсуждают «Основание государства».
— Прекрасная книга. Перечитываю с удовольствием.
Университет в Кортланке основали ещё при прадеде старика Балдуина: попозже, чем случилось такое в южных странах и Лимланде, но также давно. Однако что представлял собой университет прежде? В этих стенах было душнее, чем на проповеди Флавия! Восседали унылые монахи, пытавшиеся комментировать Святое Писание научно, ещё более скучные врачеватели — и также законники. Происхождения в основном невысокого, но всё-таки почти всегда знатного: не как у балеарцев с лимландцами бывает.
Тем был хорош старый университет, что подпускал к знаниям людей, коим родители не могли нанять дорогих наставников. Но и только. Ламберт же, знавший учебные заведения Лимланда и норштатских государств не понаслышке, побывавший в Тремоне и даже украдкой заглянувший в Ромельясский университет на недружественной балеарской земле, хотел видеть дома иное.
Что кронпринцу всегда удавалось превосходно — так это диктовать свежей дворянской поросли моду. И университет он сумел сделать модным всего-то за пару лет. Теперь ничто во всей стране, пожалуй, настолько разительно не отличалось от затхлой воинской старины королевского замка и суровых церковных порядков.
— Ваше Высочество! А что вы думаете об «Основании государства»?
— Да, да! Каково ваше мнение?
— Рассудите!
Ламберт, хоть и двадцати лет от роду, уселся среди сверстников с видом многоопытного учёного мужа. Первым делом, конечно, бросил на воображаемый карточный стол всем известный, однако всегда достойный упоминания козырь.
— Начну с того, что повезло мне однажды иметь личную беседу с сеньором Равелли…
Немного словесно покрасовавшись на эту тему, Ламберт всё-таки перешёл к сути.
— Ни одну из сторон не могу поддержать решительно. Во многом, конечно же, я согласен с постулатами «Основания государства». Никколо Равелли очень глубоко постиг суть политики, а также сумел удачно эту суть изложить. Его суждения способны в будущем принести Стирлингу немало пользы.
— Вы бы основали собственное правление на тезисах «Основания государства»?
— Отчасти. К этому-то и веду: мысли Равелли интересны и полезны, но составлены на основе того, каковы политика и сама жизнь в Тремоне. В Стирлинге, вы знаете, оливки-то не растут! Увы, даже виноград на нашем юге растёт еле-еле. Не всё, что превосходно всходит на тремонской или балеарской земле, столь же хорошо и для Стирлига. Особенно в ближайшие десятилетия.
— При всём уважении: похоже на речи наших отцов.
— Так под флагами наших отцов и воздух другой, куда от этого денешься? Давайте начистоту: да, Стирлинг нынче дышит южным лошадям в крупы. Костенеть и дальше — смерти подобно. Однако я думаю так: перемены должны быть решительными, но постепенными. Поэтапными. Если одну только крышу обновить — на чахлом фундаменте дом развалится всё равно, верно? У меня есть некие планы, которые я намерен осуществить. Конечно, они основаны на идеях Равелли. А равно и на других идеях, от которых отцы наши так легко отмахиваются, предпочитая военные байки да проповеди. Но правда в том, что Равелли не суждено править Стирлингом. Он даже Тремоной-то не правит. А вот я править Стирлингом собираюсь!
Понятное дело: консерваторов среди юных дворян, собравшихся здесь, не водилось. Перемен так или иначе хотели все. Только вот очень разных — и хотя Ламберт понимал невозможность угодить всем и каждому, но стремился хотя бы создать видимость такого намерения.
Кстати, как раз о ценности для государя подобного умения Равелли в своей книге писал.
— Это разумно, конечно, но… — наследник графа Комблтона, извечный товарищ Ламберта по гуляниям и оппонент в спорах, начал так, чтобы было ясно: всё главное скажет после «но». — …я должен заметить: идеи Равелли тоже не с крыши строятся. Именно с фундамента. И фундамент же нашего государства, как все отлично знают, стремится перестроить под себя архиепископ. Я и раньше не видел здесь компромисса, а чем дальше — тем меньше вижу его!
— А какова альтернатива компромиссу? — усмехнулся Ламберт. — Не войну же вы предлагаете?
Все рассмеялись. Уж что-что, а война столичным школярам всяко была глубоко противна. Больно много слышали о ней с детства: почти у каждого отец если не воевал сам — то посылал на бойню войска. Всё время одно и то же: война, война, война… Победа, победа, победа. Великая победа прошлого — а между тем Стирлинг уже безо всякой войны терпит очевидное поражение. Причём не только в сравнении с бурно развивающейся Балеарией. Внутри — тоже.
Словно в сказке о ненасытном чудовище, пожравшем самого себя.
— И как раз идея о дворянском компромиссе подводит нас к геделенской школе политической мысли. — заметил Гвидо Скофел. — Что я безуспешно пытался до всех донести, пока вы, Ваше Высочество, не усмирили творящийся бардак.
— Я думаю, друзья, вы просто не с того конца начали дискуссию. А главное — не в той, вот уж право слово, обстановке! Если дело дошло до обсуждений Никколо Равелли, то это разговор не на трезвую голову. Всем нам явно пора переместиться из храма науки в известный, так сказать, храм увеселения! Тремонское вино поможет разобраться в тремонских государственных концепциях.
Предложение Ламберта, конечно, не встретило возражений. И хотя он прекрасно понимал, как скоро от тремонского вина всем сделается совершенно не до политики — собственный план счёл удачным.
