поговорим в день экзамена по теории.
И вот эта особенность преподавателей разводить интриги, держать паузу и тем сильнее волновать и так умученных студентов весьма напрягала весь первый курс. Старшекурсники только смеялись – мол, прорвётесь, куда денетесь. Наверное, прорвёмся, только это когда ещё будет?
Но сначала был тест на объём силы. Ничего сложного. Их всех по очереди провоцировали на бесконтрольное выделение магический энергии – да и всё. И сколько её из тебя не вылезет, хуже никому не будет. Из Леона вылезло изрядно, так сказали все присутствовавшие преподаватели. Из Грейс – немногим меньше. Вообще меньше всех удалось выдать Антуану Коссе, но профессор только похлопал его по плечу и сказал – какие твои годы, ещё придёт. А у всех остальных было много. И очень много. Наверное, у братцев де Риньи всё уходит на их вечные приколы, и потом они на практике не всегда могут много, потому что на тесте-то оказалось, что у них там, прямо скажем, до фига. Профессор только посмеялся и сказал, что эту бы силу на что-нибудь доброе, но кажется, это пока ещё не сейчас.
А потом пришла зачётная неделя. Физкультура, информационные технологии, социология, иностранные языки. История магии – экзамен будет зимой второго курса. Древнеимперский язык – тоже экзамен будет на втором курсе. А экзамены нынче по общей истории – потому что они завершают большой блок, потом ещё по общей теории магии профессору де ла Мотту, и специальность. В двух частях – теория и практика.
Но специальность все сдавали сильно по-разному. Анна сказала, у них будет один экзамен, комплексный. Боевики только хмурились – им пока ещё вообще не рассказали, что их ждёт. Целители говорили, что будут сдавать в госпитале. У прикладников вообще всё было по-разному, кто-то пел, кто-то танцевал, кто-то что-то рисовал и шил – им всем нужно было показать какую-то реальную работу.
Зачёты Леон получил легко почти все – кроме древнеимперского языка. Язык давался ему туго, он не мог, как Грейс, или как Жанно Саваж, глянуть на лист с текстом и читать прямо с того листа. Эти оба даже если не могли всё перевести, то знали, как прочитать, и делали это с лёгкостью. Им давались буквосочетания и эти, как их, дифтонги, когда написано две разных буквы рядом, а читать надо третью. И то, что слова одно от другого не отделяются, препятствием не являлось. Поэтому на зачёте профессор Солей предметно похвалила Грейс за отличное чтение, а когда та завязла в переводе, то только вздохнула, сказала, что всё ещё впереди, и велела тренироваться летом. Впрочем, надо отдать ей должное, велела она всем. А близнецов вообще чуть не выгнала из аудитории, потому что они договорились с кем-то снаружи и пытались переслать туда доставшиеся им тексты по магической связи. Были пойманы и лишены зеркал, рюкзаков и вообще всего имущества – до конца зачёта. Профессор оставила им только бумагу, ручки и карточки с заданиями, и велела больше не дурить.
А когда пришла очередь Леона отвечать, он вздохнул, сел за стол перед профессором Солей и начал читать – запинаясь и неверно. Перевести он успел и вовсе только первое предложение из того отрывка текста, что ему достался, больше не успел.
- Так, молодой человек, всё это удручает, конечно, а зачётка у вас начинает быть очень приличной, не хотелось бы её портить отметкой «достаточно». Дать вам время ещё почитать и потренироваться в переводе?
Эх, зачёт-то с отметками, да. Грейс получила «отлично» с минусом, Дион – «хорошо», Антуан – «хорошо с минусом», а де Риньи ещё сидели, оба.
- Да, госпожа профессор, - твёрдо сказал Леон. – Я позанимаюсь ещё и попробую сделать лучше.
- Похвальное стремление. Получите совет: сходите к вашему профессору со своей бедой, вдруг он что-то подскажет.
Леон удивился, но решил последовать совету. Они пошли вместе с Грейс – как-то вышло, что они всё время ходили вместе. Профессор легко нашёлся в своём кабинете в деканате, оглядел их с интересом и велел садиться.
- Что стряслось, мои юные друзья?
- Не сдал древнеимперский, - вздохнул Леон. – Профессор Солей сказала, что вы можете помочь.
Профессор Саваж рассмеялся.
- Что значит помочь… я могу, например, пройти вместе с вами какой-нибудь полезный текст. Вам потом всё равно придётся отвечать профессору Солей самостоятельно.
- Я понимаю, - вздохнул Леон.
- Тогда несите вон из того шкафа с третьей снизу полки самый толстый том, - профессор махнул рукой в сторону шкафа, расположенного между двумя окнами.
Снаружи бушевало лето. Тепло, зелено. Можно было бы куда-нибудь на скейте, эх…
Так, стоп. Никто не виноват, что ты балбес в древнеимперском. Поэтому бери толстенную книжищу и тащи.
Книжища заняла половину стола и раскрылась всё равно, что сама.
- В чём вы видите вашу проблему, молодой человек? – спросил профессор.
- Не запоминаются слова, - вздохнул Леон. – В обычном иностранном языке видишь слово, и понимаешь, что его уже видел. А тут начинаешь читать, и не понимаешь, видел или нет. Написано-то всегда по-разному. Жаль, нам не дают обычных книг на этом языке, где написано, ну, как в учебнике. Слово от слова отделено и более-менее понятно.
- Практикой это лечится, молодой человек, только практикой, - усмехнулся профессор по-доброму. – Просто вам нужно больше той практики, чем госпоже Грейс, например. Зато у вас есть другие сильные стороны.
Леон только вздохнул.
- Вам ведь, полагаю, нет разницы, на каком тексте упражняться? – хитро взглянул на них с Грейс профессор.
- Да в общем, нет, - снова вздохнул Леон.
- Любовную лирику почитаете сами на досуге, когда он у вас случится, а пока давайте по делу. Гвидо Монферратский, «Основы магических искусств». Знакомая книга?
Грейс кивнула, Леон тоже кивнул, но менее уверенно. Название и имя автора он, безусловно, слышал, о нём говорила и профессор Солей, и профессор Виллеруа на истории магии, и кто-то ещё.
- Значит, смотрим. Садитесь-ка оба, и будем читать, и договариваться с нашей книгой. Грейс, ты-то сдала?
- Да, господин профессор.
- И то хлеб. Значит, Леон, смотри сюда. Вот он, наш текст, открыт тому, кто может взять. Взять может вооружённый знанием, а ещё – магической силой. А если и одним, и другим, то ты вовсе победитель. Я начну читать, будь готов сменить меня.
Древние слова в устах профессора звучали с какой-то особенной чёткостью и выразительностью, и Леону
