Солдат решил, что ему настал конец. Хотя в небе светило солнце, он вскинул голову, пытаясь разглядеть звезды, которые примут его дух в посмертии. Но поток огня не долетел до цели. Занялись рухнувшие стволы и кустарник. Солдат заслонился от хлестнувшего в лицо жара, однако текучий драконий огонь не коснулся него. Спотыкаясь, Иштван отступил. Горло его болело, опаленное единственным глотком печного жара.
Со сдавленным кашлем он отошел с пути пожара. Пламя будет распространяться, но не быстро — на Обуде в последние недели лил дождь, и лес промок до последней жилки. Дракон лениво отвернулся от Иштвана и снова плюнул огнем. Мучительный вопль возвестил о том, что в этот рад его жертве не повезло.
Иштван снова открыл огонь по летчику, и товарищи последовали его примеру. Наконец, когда словно вечность прошла, куусаманин распростерся на драконьей спине. Жезл выпал из разжавшихся пальцев. Дракон, почуяв свободу, принялся плеваться огнем во все стороны — пока не иссяк запас жидкого пламени.
После этого разделаться с колоссальным ящером оказалось довольно просто, поскольку дьёндьёшцы смогли приближаться к нему без опаски. Когда чудовище раззявило пасть, собираясь окатить пламенем Соньи, тот прожег лучом мягкое небо и кости черепа, испепелив крошечный мозг. Голова дракона поникла, а туловище еще подергалось немного — тварь была слишком глупа, чтобы понять, что ее убили.
Оказавшийся рядом Кун кивнул Иштвану. Тот кивнул в ответ, вздрогнув в изумлении: ему почему-то казалось, что дракон сжег очкарика.
Ученик чародея тоже выглядел удивленным.
— Ты был прав, — заметил он, указывая на мертвого куусаманского летчика. — Эти бесенята взаправду умеют драться.
— Еще бы, — хмыкнул Иштван. — Если бы не умели, как думаешь, сколько времени нам понадобилось бы, чтобы вышвырнуть их с острова?
— Мы их уже один раз вышвырнули с острова, — напомнил Соньи. — Так вернулись, козьи дети. — Он примолк. — Наверное, это о них что-то да говорит.
— Угу, — согласился Иштван. — Они не дьёндьёшцы, конечно, не прирожденные воины — но они мужчины. — Вытащив из-за пояса нож, он двинулся к огромной туше. — Звездами клянусь, я выдерну у этой твари пару зубов. И когда вернусь в родную долину, на шее у меня будет висеть на цепочке драконий клык. Это должно заткнуть тамошних громил.
Он улыбнулся в предвкушении.
Иштван оказался не единственным, кто прихватил сувенир. Кун вырезал из пасти ящера даже несколько клыков.
— Должны пригодиться в чародейском ремесле, — объяснил он. — А как верно подметил Иштван, повешенный на шею зуб дракона служит прекрасным оберегом от хулиганов.
— Мы их заработали. — Руки Соньи были в крови, и вместе с Иштваном он пытался оттереть их пучком травы. Даже кровь дракона обжигала.
— Да, заслужили честно, — поддержал Иштван. — Теперь будем надеяться, что сумеем выгнать куусаман с этого вонючего островка и заполучим его сами.
Миг спустя он пожалел, что высказал надежду, а не полную уверенность. Но, к добру или худу, он слишком долго воевал, чтобы оставаться полностью уверенным в чем-либо.
* * *
Под ногами у Леудаста чавкала грязь. То, что у фортвежцев звалось дорогами, ничем не отличалось от ункерлантских трактов: в сухую погоду — пыль, в дождь — болото.
— Погоди, пока снег пойдет, — посулил сержант Магнульф. — Подморозит, так грязь схватится.
— Угу, — согласился Леудаст. — Но зимы здешние помягче, чем у нас на дальнем юге. Бураны один за другим не идут. Так, заглядывают порой.
— И верно — ты же из здешних краев, да? — вспомнил Магнульф.
— С запада, конечно, — ответил Леудаст. — Миль полста, может, сотня от старой фортвежской границы. Но на юг — не дальше здешнего, и погода в наших краях почти такая.
— Бедолаги, — заключил Магнульф, отчего вся рота с Леудастом во главе разразилась хохотом. Отсмеявшись, солдат так и не понял, с какой стати. На большей части Ункерланта погода была суровее здешней или той, к которой он привык с детства.
— Одно хорошо в дождь, — заметил рядовой Гернот, — клятые альгарвейцы вряд ли по такой погоде на нас набросятся.
— Да они в грязи утонут, — отозвался Леудаст.
Товарищи его закивали. Некоторые рассмеялись, но лишь немногие. Большинству хватило ума понять, что в случае нападения альгарвейцев они сами будут тонуть в грязи.
Магнульф указал куда-то вперед:
— Вон, кажется, деревня, где нам приказано остановиться на ночлег. Ну и жалкая же дыра!
Проглянувшая сквозь пелену дождя деревенька и впрямь выглядела непривлекательно. Крытые соломой домишки мало отличались от того, в каком жил Леудаст. прежде чем печатники загребли его в войско конунга Свеммеля. Два строения были попросторнее остальных. Леудаст даже знал, какие: кузня и корчма. Но вид деревушка имела заброшенный и убогий. Ни белить, ни красить стены домов никому в голову не приходило уже давно. Жалкие пучки травы торчали из земли тут и там, словно последние волоски на голове паршивого.
— Силы горние, — пробормотал Гернот. — Кому же в голову придет жить на такой свалке?
В отличие от большинства своих товарищей, его печатники забрали не из деревни, а с улиц Котбуса. О том, чем именно он занимался на улицах Котбуса, солдат предпочитал не упоминать, отчего Леудаст, понятное дело, заключил, что у Гернота есть на это веская причина.
— Всяко лучше, чем под скатками ночевать, — заметил сержант.
— Вроде того, — отозвался Леудаст, пожалев, что выходит неубедительно. «Может, это из-за дождя?» — мелькнуло у него в голове. На ясном солнце деревня должна была выглядеть лучше… потому что хуже некуда.
Когда ункерлантские солдаты вышли к околице, в деревне забрехал пес. Потом еще один и еще, и наконец над крышами понесся лай и вой, словно из лесу вырвалась волчья стая. Здоровый пес, больше похожий на волка, с рычанием побрел солдатам наперерез, не обращая внимания на окрики и ругань. Кто-то запустил ему в морду комком грязи. Пес визгливо тявкнул от неожиданности и уселся в лужу.
— Молодцы, — одобрил Магнульф. — Иначе пришлось бы пристрелить поганую псину.
Остальные псы оказались не столь дерзки, за что Леудаст был благодарен судьбе. Брехать они, впрочем, не перестали. Распахивались двери избенок. Крестьяне выходили на крылечки, не выступая из-под козырьков крыш и застывали, глядя на проходящих мимо солдат. Если бы не пышные усы мужчин, местные обитатели сошли бы за ункерлантцев.
Леудаст покачал головой. Теперь, когда война конунгов-близнецов давно завершилась, крестьяне взирали бы на солдат с жалостью, а не с тоскливой ненавистью, как жители этой деревни.
