— Дели, я что сказал? — не поворачиваясь бросаю сухим тоном.
— Д-да, прости, — татарка обратно прячется мне за спину. Невесомо касается пальцами моего плеча.
Раздается рев мотора и, забуксовавшая на трупах бандитов, машина скорой помощи пробивается на ровный асфальт. Мы загружаемся внутрь. Опускаю Ясну на каталку и пристегиваю ремнями. Девушка уже уснула. Рану я закрыл примочкой из Бригантины, но спецназовка к тому времени потеряла много крови.
Бестия, плевав на скоростной режим, несется вон с проспекта.
— Сирены с мигалкой лучше включи, — подсказываю.
— Точно, — хлопает себя Бестия по лбу.
Мы с татаркой падаем на скамейку у стенки. Связываюсь по телефону с Софией:
— Мы пошумели, вышли юристов к месту перестрелки на Ломоносовском проспекте. Пусть с жандармами разбираются. Ага, а к нам кортеж, мы на скорой с номерами «х911…».
Положив трубку, внимательно смотрю на Аделину — и сейчас я вовсе не про грудь. Изучаю огромные, полные каверзной тайны глаза. От моего колючего взгляда татарка тушуется и опускает голову.
— Артем, я сожалею о трагедии с твоей подругой.
— Очень интересно, тренер, чем ты так не угодила Гоше, что он пытается убить тебя не менее рьяно, чем чиновников?
Аделина испуганно сжимается, стискивает кулаки.
— Я расскажу тебе, если только ты предоставишь мне гарантии защиты, а также согласишься на мою амнистию.
Я удивленно поднимаю брови:
— Амнистию перед кем, Дели? Императорскими спецслужбами что ли?
— Нет, Артем, — татарка теребит рукой черные распущенные пряди, дергает вниз, словно не зная куда ее пристроить, над выразительными соболиными бровями, ровным носиком, пухлыми алыми губами. — Или поручик Перун. Спецслужбы меня не тронут. Я прошу амнистию не перед законом, а перед твоим гневом. Обещай, что не причинишь мне вреда в обмен на информацию.
Да она меня боится! Теперь замечаю, что вовсе не стресс причина ее дерганья. Ей страшно ехать со мной в одной машине. Еще и призналась, что знает мой секретный позывной. Но его уже все знают. Перед кем я только не засветился за последние дни.
Татарка упорно не смотрит мне в глаза, отводит лицо к окну. Потянувшись к ней, обхватываю ладонью точеный подбородок, поворачиваю испуганное лицо к себе.
— Не пойдет, Дели, — холодно говорю. — Засунь свои паршивые ультиматумы себе в сиськи, а мне ты расскажешь всё, что знаешь. Мои люди и так поймали пулю, что предназначалась тебе. Имей совесть, иначе я вытрясу из тебя правду сам. Поняла?
Цепко держу смуглое лицо. Не имея возможности отвести взгляд, Аделина сглатывает.
— П-поняла.
Между тем, к нашему фургончику присоединяются спереди и сзади машины сопровождения. Еще и вертушка сверху стрекочет. София, умница, уведомляет, что десятки похожих кортежей со скорой в центре пустила по всему городу. Гоша замучается отлавливать. Ну и отлично. Если «зомбаков» нет в руководстве нашей системы безопасности, то псих обломится. Я уверен, что подсадных уток в дружинах полно, только среди обычных охранников. Иначе Рудковский давно бы спалился со своим проектом по контролю разума. Слишком рискованно промывать мозги дворянам из младших родов. Проще подкинуть им зомбированных лакеев, садовников, дружинников, секретарей. Хотя того же Бессмертного как-то выловили. Но он выбился в спецназ из простолюдин. Так что теория пока рабочая. Если только Вова мне не наврал, и проект на самом деле проходил под его протекцией. Сплошное «если».
Прибываем в усадьбу без эксцессов. Целители, ожидающие нас у ворот, сразу же бросаются лечить Ясну, а я с татаркой прохожу в кабинет Софии, где от стенки к стенке шагает цесаревич. Аяно и София тоже здесь, сидят рядышком на диванчике, смиренно ждут батьку пустобородого. Обе, с каким-то чисто женским возмущением, смотрят на наливные арбузы Алмакаевой.
— Присаживайся и рассказывай, — киваю ей на кресло в стороне. Сам падаю между своих красавиц — слева уголек-Аяно, справа мелок-София. Цесаревич остается на ногах, видно, в Кремль не терпится.
Аделина бросает на меня опасливый взгляд, но не смеет проверять мое терпение. Хватило испуга в машине.
— Подозреваю, покушения на чиновников затеяны с одной целью — скрыть убийства агентов, которые в курсе проекта по контролю разума «Пересмешник».
— Значит, ты — агент Рудковского, — говорю очевидное и татарка вздрагивает. Закатываю глаза. — Дели, я догадался сразу после твоего звонка. Зачем еще Гоше на тебя охотиться? О твоих шпионских преступлениях поговорим позже. Давай сейчас о зомбаквоском проекте. Знаешь, где может быть Рудковский?
— Нет, — татарка скрючивается, словно ожидая удара. Дыньки ее соблазнительно качаются. — Я — полевой агент, нам не сообщают сведений второго и первого уровня доступа. Максимум, где мне приходилось бывать, это в штаб-квартире I экспедиции.
— Нет там никого. Жандармы уже всё проверили, — раздраженно бросает цесаревич. — Мы лишь тратим время, Перун.
— Рассказывай тогда, что знаешь, — прошу Аделину, не обратив внимания на ворчуна.
— Проект «Пересмешник» генерал Рудковский замыслил лет десять назад, — начинает рассказ татарка. — Цель разработок — подчинять разум другого человека и, в результате, достичь такого уровня контроля над сознанием, чтобы подопытные исполняли любые приказы против своей воли, забыв об инстинкте самосохранения. Я не знаю, как технически генерал смог добиться положительного эффекта. Слышала только, что удалось это с помощью артефакта Синяя корона.
Вот оно что! Сразу вспоминаю корону на голове Гоши. Паршивец специально держит артефакт на самом видном месте.
— Как «зомбаки» просочились в дружины, дома чиновников и правоохранительные органы?
— На протяжении десяти лет I экспедиция похищала тысячи простолюдин, — Аделина смотрит на цесаревича, а тот раскрывает рот от удивления. — Людей забирали разных возрастов. Официально оформляли, как командировки, круизы, поездки в детские лагеря. Возвращали быстро. Синей короне хватает недели на подчинение сознания. В большинстве случаев родные даже не успевали соскучиться. Кто-то, конечно, подозревал неладное и подавал в розыск, но через неделю их родич находился живой, здоровый, с внушенными ложными воспоминаниями, и инциденты забывались. По возвращению домой «пересмешникам» давали команду устроиться на новую работу. Кто-то поступал в военные Академии, кто-то шел наемником, кого-то отправляли стричь газоны в Великие Дома.
Я сжимаю кулаки. Рудковский, сукин сын, жалко тебя уже грохнули. Похищать людей и, наплевав на их желания и жизненные цели, пристраивать шпионами — как же это гнусно! Империя должна служить на пользу людям, вместо этого она порабощает их. Делает из гордой русской нации жалких марионеток.
— Перун, еще раз напоминаю, что я не знал об этом, — вставляет Владимир, видимо, мое выражение лица его насторожило.
— Отправляемся в Кремль, — поворачиваюсь к цесаревичу. — Пора разобраться с вашим бардаком.
— Возможно, успеем к собранию главнокомандующего, — радостно потирает руки Владимир.
Чтобы никакой налет «пересмешников» не сорвал доставку Владимира отцу, выдвигаемся несколькими составами. Разными путями едут три официальных кортежа из бронемобилей с полубашнями и стрелково-гранатомётным вооружением. Включены проблесковые маячки, ревут специальные звуковые сигналы. Еще и жандармам звякнули — чтобы заблокировали движение на проезжаемых кортежами дорогах. Улицы перекрыли, и шанс, что обычные водители снова попадут под обстрел, уменьшился в разы. Наш с цесаревичем кортеж включает основной состав «зорь», с которым я уже сработался.
Как ни странно, ни на один кортеж не напали. Доезжаем без происшествий, кремлевские ворота остаются позади. В сигнальный автомобиль-лоцман не врезался ни один мусоровоз, не вылезли из ниоткуда джипы с бандитами, не попытали снайперы удачу. Похоже на затишье перед бурей.
В Кремле мы с цесаревичем спускаемся глубоко под землю в сопровождении Аяно, Бестии, Али, Кота, Салада. Каменная лестница уходит глубоко вниз, кажется, что до самых недр. Древние стертые ступени скользят под берцами, словно наледь.
