поручением, бери его ключ. Тогда у тебя дело, и тебя нельзя отвлекать. Вперед!
Он бросился вниз по лестнице.
Изумруд поспевала за ним так быстро, как то позволяли ботинки. Она не понимала Великого Магистра, но могла понять, что Клоп подразумевает под "отвлекать".
— Значит, пока у тебя ключ, ты в безопасности?
— Более-менее, — он бежал по коридору. Свидетелей вокруг не наблюдалось, а потому она побежала за ним, ухмыляясь его по-дурацки полуобритой голове. — Это Первый Корпус, — бросил мальчишка через плечо. — Самый старый. Та комната, в которой мы были, зовётся Блошиной. Нам сюда.
Первый Корпус был лабиринтом из коридоров и лестниц. Она не собиралась учить путь, но, судя по всему, мудрее было об этом не сообщать. Клоп нырнул за следующий угол... Вой! Проклятье! Удар! Еще один громкий визг... Осторожно выглянув из-за угла, Изумруд обнаружила, что её проводник сидит на полу, последи кучи из книг, потирая розовую от удара щеку. Старший мальчик налетал на него.
— Глупый, безмозглый болван! — над губой нападавшего виднелись намечающиеся усы. Меча у него не было, но размеры плеч и кулаков говорили о том, что парень мог быть достаточно опасен и без него. — Собирай их!
Клоп ползал вокруг, собирая книги. Он встал на колени, чтобы протянуть их своему мучителю.
— Я действительно сожалею, Самый Выдающийся и Могучий Кандидат Вере.
Второй мальчик взял книги.
— Десять раз! — он наблюдал, как Клоп поспешно тянется, чтобы выполнить десять отжиманий, а затем возвращается на колени. — А это что за мусор?
Изумруд могла бы объяснить, что она еще не была Клопом, однако решала, что подобные оправдания едва ли окажутся полезными. Она опустилась на колени рядом с проводником.
— Я должен быть следующим Клопом, сир.
— Сир? Ты не слушал, мусор!
— Прошу прощения, Самый Выдающийся и Могучий Кандидат Вере.
— Лучше. Но я устал от этого имени. Вы будете обращаться ко мне как к Верховному и Могущественному Глаголющему Истину Вере.
— Да, Верховный и Могущественный Глаголющий Истину Вере.
— И не забывайте.
Вере шмыгнул за угол.
Клоп поднялся и двинулся в противоположную сторону, потирая лицо и бормоча слова, которые Изумруд предпочитала не слышать.
— Остальные пушистики нормальные, — сказал он. — Вере и Охотник -— единственные настоящие мешки с дерьмом. Большинство безбородых не слишком тебя отвлекают.
— Сопрано, пушистики...?
— Сопрано, стручки, безбородые, пушистики, сеньоры. Сеньоры носят мечи и не беспокоят нас. Остальных узнаешь, как только глянешь на их места в зале.
— Это имеет значение?
— Зови меня "сир"!
— Да, сир.
— Пока я не получу своего имени. Тогда скажу, как ко мне обращаться.
— Спасибо, сир, — сказала Изумруд, мысленно делая пометку мелом на доске. — Пушистики -— это те, кто бреется?
— Не! Тремейн бреется, и он просто сопрано. Только фехтование имеет значение. Вот почему сейчас так много сопрано -— Тремейн такой дровосек, что они никогда не продвинут его в стручки, и он задерживает полдюжины остальных, — Клоп усмехнулся. — Они заставляют его практиковаться весь день и всю ночь!
— Неужели мучения Клопа продолжаются все время?
Он пожал плечами. Это уже не его проблема.
— Шпыняние? Днем они обычно слишком заняты. По вечерам нужно быть осмотрительнее. Ладно, он тут, — мальчик прошел в открытую дверь и проскрипел. — Сир?
Вне всякого сомнения, это были архивы, полные свитков и гигантских книг, пропахшие пылью и кожей. Человек, стоявший у письменного стола под окном, выглядел книжным червем, с пятнами чернил на пальцах и очками, сидевшими на кончике носа. Его мышиные волосы были почти такими же неопрятными, как и полуприческа Клопа. Если бы не меч с кошачьим глазом, он мог бы сойти за клерка или библиотекаря. Мужчина повернулся и надул губы, глядя на своих посетителей.
— Клоп? Ах, два Клопа! Один Клоп и один кандидат. Пришел, чтобы выбрать свое имя?
— Да, сир, прошу, сир, — вспомнив свои обязанности перед Изумруд, мальчик добавил: — Это архивы. А это -— Магистр Архивов.
Теперь он был расслаблен и взволнован.
— Куда я положил книгу? — оглядываясь, забормотал архивариус. — Ах, где же я её положил?
Он имел в виду какой-то особый фолиант, ибо книги валялись повсюду -— на полках, на полу, на обоих табуретах, вместе с коробками и кучами бумаги.
— ... где же книга?
— А! — он достал очень тонкий том и протянул его мальчику. — Вот каждое из когда-либо одобренных имен. Используются только те, что отмечены крестиком. Те, что с треугольниками -— свободны. Можешь выбрать любое из них. Имя должно быть одобрено Великим Магистром, так что ты останешься Клопом, покуда вопрос не будет урегулирован. Не торопись. Ты проносишь его всю оставшуюся жизнь, — он повернулся, чтобы с сомнением оглядеть Изумруд. — Тебе сколько лет, парень?
— Четырнадцать, сир.
— Читать умеешь?
— Да, сир.
Судя по беспокойству Клопа, он -— не умел.
— Хорошо... В любой свободный момент, когда я здесь, можешь приходить и начинать читать книги. Они не смогут шпынять тебя здесь.
— Спасибо, сир.
— В конечном итоге, это экономит мое время. Разумеется, они могут поджидать тебя снаружи, — он повернулся к Клопу. — Какое из имен? Хочешь взять имя героя? Некоторые мальчики предпочитают те, что они смогут прославить сами. Или что-нибудь описательное. Вроде "Злобный" или "Львиный"? Проблема этих в том, что они могут заставить смеяться или стать причиной бойни. Король их не любит, так что можешь кончить личным Клинком, а не в Гвардии. Много имен, которые не обязывают тебя ни к чему. Просто хорошо звучат. Волтон, Хоули или Ферранд.
— Хочу имя героя, — твердо сказал Клоп. — Клинка из Литании. И то, что значит "храбрый"!
— Ммм. Ну, есть "Славный".
— Или Доблестный? — пробормотала Изумруд.
Магистр Архивов кашлянул.
— Это не одобрят... Не помню, чтобы кто-то с именем "Доблестный" попал в Литанию. На днях у нас была история сира Славного. Того, что был замучен до смерти, но не предал своего подопечного, помнишь?
Казалось, Клопа не впечатлил подобный способ умерщвления.
— А становились ли героями какие-нибудь сиры Злобные?
— Не думаю. Единственным Злобным, которого я припоминаю, был последний Великий Магистр. Храбрый...? — он пошелестел страницами. — Да, где-то здесь есть сир Храбрый, хотя, судя по чернилам, это было очень давно. Я мог
