— Полтора круга, — обвиняюще сказал я.
— И что? — как-то уж больно равнодушно спросил он. — Мы, что, куда-то опаздываем?
— Нет, но за, то время, что ты разгонял мух своим храпом, меня могли обокрасть, — не зная, что уже говорить, выпалил я.
Мой план трещал по швам. Но дядька, наконец, перестал собирать свои мысли по одному ему известному пути и поплыл туда, куда я его и направлял. Это был крепкий, поджарый мужчина преклонных лет, но еще не растерявший свою силу. Как все он южане имел нос с горбинкой и тонкие черты лица.
Он смотрел на меня с таким детским удивлением, открыв рот, силясь что-то мне сказать. Но только открывал и закрывал рот. Потом засмеялся и сказал: — «Шутишь, да?»
— Почему «шутю»? — сделал я вид, что обиделся.
— Так у тебя же ничего нет! — внимательно разглядывая меня, с удивлением констатировал известный ему факт старый пройдоха.
— Есть, — ответил я и отвернулся, всем своим видом выражая обиженность.
— Да и что? с интересом спросил он меня.
Я повернулся и увидел, как дядька ощупывает пояс с деньгами, который он не снимал даже на ночь.
— Деньги, — очень сурово произнес я. А потом, изобразив ярость, злобно зашипел:
— Ты долго будешь сидеть, алкоголик старый? Или мне тебя к отцу отправить, что бы он посмотрел, кому он доверил своего сына? Тащи воду!
Дед вскочил как ужаленный и опрометью выскочил в коридор. Оттуда раздался его могучий вопль:
— Воду его милости в третий номер!
— Молодец. Так держать! — подбодрила меня Шиза.
Чувство долга у дядьки было на первом месте, вот на этом он и попался. У каждого есть слабое место, учил меня он. Было оно и у него.
Коридорная, торопясь, занесла деревянную бадью с водой. А я кинул ей десть медяшек одной монетой.
— За то, что быстро, сопроводил я бросок словами. А монетка ловко упала ей за пазуху между двух аппетитных полушарий.
— Ой, — екнула она, быстро присела и проворковала. — «Спасибо, ваша милость.»
— Приводи себя в порядок! Жду тебя внизу! — скомандовал я Овору, быстро покидая комнату, вслед за покрасневшей служанкой.
В общем зале слышался слитный хор многих голосов. Половина столов была занята. Посетители ели, вели переговоры, пили, кто-то ругался.
Я прошел вдоль рядов столов, с интересом посматривая на это «вавилонское столпосидение». Мне хотелось выбрать место, поспокойнее, чтобы и видно было побольше и людей поменьше. Я вертел головой, ища такое укромное местечко, и увидел снующую между столами утреннюю подавальщицу.
— Эй, красавица! — улыбаясь, окликнул я ее. Девушка обернулась и испугано на меня посмотрела.
— Иди сюда, — поманил я ее пальцем.
Девушка, потупив глаза, ловко обогнула несколько столов и подбежала ко мне.
— Что угодно вашей милости? — спросила она, отворачивая голову.
— Вот оно как бывает! усмехнулся я, разглядывая великолепный синяк под ее левым глазом.
— Кто это тебя? — поинтересовался я у нее.
— Жена хозяина, показав головой в сторону прилавка, со вздохом ответила она.
За прилавком стояла статная женщина, на мой взгляд, лет около тридцати. Она зло смотрела в нашу сторону, натирая тряпкой, верх барной стойки или как он там называется. На ее глазу радостно светился как зрелый баклажан знакомый синяк.
— А ее кто? удивился я.
— Хозяин, еще раз расстроено вздохнула деваха.
— Весело у вас тут, Где тут у вас зал для БлАгАродных? — передразнил ее я.
— Пойдемте, тан, покажу, она повернулась, и мне ничего не оставалось, как только пойти следом за ней. Мы прошли мимо, остервенело натирающей стол жены хозяина, и я рядом с ней, незаметно для других, положил пару золотых корон. Краем глаза я увидел, как она замерла на мгновение, а потом быстро накрыла деньги тряпкой.
— Вот еще один конфликт разрулил, — с удовлетворением подумал я. Мне все еще было неловко за утреннюю ситуацию, из-за которой пострадали эти женщины.
В зале для дворян стояли небольшие столы, накрытые белоснежными скатертями. Несколько столов были заняты. За ними чинно сидели разнаряженные блАгАродные господа и дамы.
Осмотревшись вокруг, я выбрал стол на двоих, который стоял в углу. Очень удобно было оттуда наблюдать, не привлекая к себе внимания.
— Я сяду там, — и показал рукой на стол, который мне понравился. — Скоро подойдет мой дядя, и он голоден, — сказал я. — Что ты можешь нам предложить из еды?
Упоминание голодного дяди на девушку произвело сильное впечатление. Это было понятно по тому, как она начала нахваливать и перечислять блюда:
— Уха из перлеток. Очень удалась сегодня. Суп из бараньих ребрышек с марзеконами. Филе грамуса в кляре. Тает само во рту. Молочный поросенок, запеченный целиком. Такой ароматный, такой вкусный. Перепелки зажаренные, свежайшие, только утром наловили и сразу приготовили. Пироги с рыбой, с мясом, пышные, горячие…
Она бы и дальше перечисляла блюда, но на нас во все глаза стали смотреть обедавшие в зале. Они даже бросили, есть и с открытыми от удивления ртами слушали подавальщицу с фингалом.
— Эээ! Постой, — остановил ее я. — «Это слишком много. Давай уху, перепелок, пироги и… что там у тебя в кляре, тоже давай. Потом что-нибудь попить мне, а дяде вина хорошего».
В этот момент открылась дверь и появился Овор. Водные процедуры его сильно не изменили. Мрачный, помятый и очень сосредоточенный он решительно вошел в зал.
— А вот и дядя, — радостно сказал я, указав на Овора. — «Ты поторопись, он сильно голоден», — подмигнул я девушке.
Та взвизгнула, обежала дядьку по большой дуге и выскочила из зала.
В зале наступила гробовая тишина. Не обращая ни на что внимания, Овор подошел ко мне и молча сел рядом.
Он молчал. Я молчал. Зато не молчали соседи.
— Мам, а что такое грамус? Я тоже хочу, — спросил парнишка чуть помладше меня, но шире раза в три в поясе. — «И почему его», — он ткнул пальцем в меня, — «так обслуживают? Он что, герцог?»
Эта семья — отец, мать, сын и дочь лет 16 сидели ближе всех.
Мама посмотрела на меня с неприязнью и ответила:
— Нет, он не герцог, — и отвернулась. — «А если бы твой отец был более… — она замялась. — И тоже дал бы в глаз этой наглой простолюдинке, то нас обслужили бы еще лучше».
Теперь все в зале открыв рты, уставились на меня. Овор с интересом что-то искал на моем лице.
Я сидел с окаменевшим выражением на лице, думая, как выйти из этой ситуации и выхода не находил. Мне, что, надо встать и сказать:
— Господа, вы заблуждаетесь, я ее не бил? Чушь какая-то.
Девушка с презрением на меня глянула и уткнулась в тарелку. В ее глазах я был последним подонком.
