Каллум протянул руку и провел ею по моим волосам — тем же самым движением, каким Девон прикасался к Кети. Тем временем маленькая принцесса, удобно устроившись в своем младенческом теле, начала молотить своими маленькими младенческими ручками и испустила вопль, достойный оперной банши. Должна отдать должное — дитя неплохо разбиралось в том, как нужно орать. Я прямо-таки волчий вой услышала за этими рыданиями.
Кейтлин — а сейчас конечно же Кейт — очень не нравились ограничения. Ни в виде приказов, которым она должна была повиноваться, ни в виде конечностей, которые не выполняли того, что им приказывалось, ни в виде кожи, которая упорно отказывалась даже самым маленьким кусочком походить на мех.
— Их Королевское Высочество недовольны, — сказала я Каллуму, переводя вопли малышки Кети в слова.
Он повертел ее в руках, погугукал, похлопал по попке, поговорил с ней на смеси языков, которых я не знала и не могла понять — за исключением того факта, что когда-то давным-давно он, что очень возможно, говорил мне то же самое. Кети всеми силами не желала успокаиваться, но вскоре вопли перешли во всхлипывания, а потом в редкое шмыганье носом. Каллум, со знанием дела, переодел ее в чистую одежду, поскольку в процессе переключения ползунки и пинетки были уничтожены. Близнецы уже носили одежду, которая предназначалась для детей постарше, и Кети, с ее склонностью проводить время в животном облике — в котором взросление происходило быстрее, — развивалась даже быстрее, чем Алекс.
Я никогда не осознавала, как быстро росли обры в этом нежном возрасте. За все то время, что я жила в стае, дети у нас живыми рождались один или два раза, а с их семьями я не была близка. Я знала, что Девон всегда выглядел года на два старше меня, даже несмотря на то что мы были с ним одного возраста, но чем старше мы становились, тем более естественным становилось это различие. Шестинедельный младенец, выглядевший как шестимесячный — это было более неестественно, чем не достигший шестнадцати лет подросток, который вполне мог сойти за двадцатилетнего юношу. При таких условиях дети Эли очень ненадолго останутся детьми.
По какой-то непонятной причине эта мысль, пришедшая мне в голову, заставила меня снова взглянуть на Каллума, и мне захотелось узнать, понимал ли он, что внутри я менялась даже быстрее, чем близнецы менялись снаружи. Мне казалось, что он это знал — так было всегда. Тяжелая печаль его глаз, когда он оглядывался на меня, светилась чем-то похожим на предчувствие. Во взгляде Каллума я видела отражение своего собственного осознания того, что я на полной скорости неслась к зрелости и что следующие слова, которые произнесут мои губы, — это будет мой первый прыжок с разбегом в этом направлении.
Тот прыжок, который еще пять минут назад я бы всеми силами пыталась не сделать.
— Мне нужно зарегистрировать просьбу на получение разрешения, — сказала я, пользуясь официально утвержденной формулировкой для обращения к альфе — как один из членов его стаи. На этот раз мне все нужно было сделать правильно. Каллум, с ничего не выражавшим лицом, уложил Кети в колыбель и кивнул Девону, который немедленно вышел из комнаты.
Мой желудок перевернулся от страха перед тем, что Каллум может отказать мне, но я заставила себя стать прямо, чтобы так же, как и он, следовать протоколу тютелька в тютельку.
— Ваша просьба зарегистрирована. Определите условия разрешений, которые вам требуются.
Внезапно я осознала, что я находилась в комнате наедине с Каллумом — альфой, а не с Каллумом, который ругал меня из-за алгебры. Мое сердце забилось быстрее, а разум снова и снова обращался к зверю внутри него, а оттуда — к тому, что мог натворить волк, обладавший такой силой, как Каллум, если вы испытывали его ярость, а он этому не противился.
— Мне нужно встретиться с Чейзом, — сказала я голосом тихим, но твердым. — Я прошу разрешения навестить его — под сторонним наблюдением. — Где-то в этот момент я начала терять довольно слабый контроль над собой, на который так надеялась. — Я сделаю все, что ты скажешь, выполню все правила, которые ты прикажешь мне выполнить, мне нужно увидеть его.
Каллум посмотрел на меня, потом в меня — его глаза были холодными и пронзительными. Его бесстрастное лицо дрогнуло на долю секунды, когда я добровольно пообещала ему выполнять правила — случай совершенно беспрецедентный, который, по всей видимости, больше никогда не предоставится.
Где-то так вечности через две с половиной Каллум, наконец, кивнул:
— Я удовлетворяю твою просьбу — с условием, что это будет исполнено до начала следующего полнолуния.
Сама мысль о том, что мне нужно будет прождать хоть на одну секунду дольше, чем нужно, была мне ненавистна, но я не собиралась спорить или что-нибудь выпрашивать.
— Спасибо, — сказала я, склонив голову — я видела, что так раньше делали другие обры. Каллум сделал шаг вперед, притянул меня к себе и обнял. И провел рукой по моим волосам, точно так же, как он делал тогда, когда мне было четыре года и я искала у него утешения, содрав кожу на коленках. В этот момент какая-то часть меня не хотела встречаться с Чейзом, потому что я не хотела вспоминать о том, что находилось за пределами «здесь и сейчас», где я была в безопасности, где меня любили и где я была частью чего-то большего, чем я сама.
Но другая часть меня знала, что это не мой выбор, потому что в мире существовали плохие люди, которые делали плохие вещи — даже но отношению к детям, — а я была не такой, чтобы стоять в сторонке и притворяться, что их не существует.
Если на нашей территории находился Бешеный, мне нужно было это знать.
Следующее полнолуние выпадало на воскресенье, на самую середину апреля. Даже несмотря на то что мне казалось, будто я ждала целую вечность, когда ответственный день наконец-то наступил, тонкая веревка ужаса обвилась вокруг моей шеи, как петля висельника. Становясь взрослой, в день накануне полнолуния я обычно изображала приступ кишечного гриппа. У меня начинались позывы к рвоте, я стонала и смешивала тайные отвары подходящей густоты — чтобы можно было вылить их в унитаз с таким шумом, как будто меня, бедную, просто выворачивало наизнанку. Эли обычно на обман не поддавалась, но иногда разрешала мне остаться дома и не ходить в школу. Я всегда думала, что ее это тоже тревожило — смотреть, как с них по кускам сваливаются человеческие фасады, а день тем временем медленно-медленно тянется. Я тысячу раз видела, как обры переключались, но когда всходила полная луна, это было совсем по-другому. Даже в своих человеческих формах они выделяли неестественную энергию, адреналин и гормоны буйствовали внутри их тел, определяя, в кого они превратятся — в любовника или воина. Они колебались от одного конца спектра к другому, огрызались и ласкались и просто доводили любого человека до сумасшествия своей непредсказуемой биполярностью.
