Эти люди, называвшие себя зхил'ари, что означало «народ белого жеребца», безусловно, были дикарями. Их палатки образовывали неровный круг рядом с жемчужиной озера. Дерзкие полуобнаженные женщины встретили вернувшихся охотников яростным и громким пением, похожим на завывание волков. К ним присоединились собаки и дети, а оставшиеся в лагере мужчины поддержали песню своими низкими голосами. К этому адскому шуму примешивалось ржание жеребцов. Саревана куда-то унесли. Хирел последовал было за ним, но дорогу ему преградила группа дикарей, лица которых казались зловещими в отсветах пламени костра. Эти люди были так высоки, что даже некоторые дети превосходили Хирела в росте. Сареван, коего он считал великаном, здесь мог бы сойти за подростка. Но Хирел снова выпятил подбородок и возвысил голос: — Дайте мне пройти!
Они могли не понять его слов, но его тон был очевиден. Сверкнули белые зубы. Кто-то рассмеялся, снисходительно и добродушно, словно при виде смышленого ребенка или животного. Хирел двинулся вперед.
Они охотно отступили, хотя кое-кто и сделал попытку прикоснуться пальцами к волосам Хирела или дотронуться до его спины. По его телу пробежали мурашки, но юноша не дрогнул. Он вспомнил о Сареване в Шон'ае, и это придало ему сил. Он направился туда, куда унесли жреца. Жеребец вождя щипал траву возле сооруженной из крашеных шкур палатки, ничем не отличавшейся от остальных. Хирел приподнял полог и шагнул внутрь, как будто в иной мир.
После яркого пламени костра мрак ослепил его. Воздух был насыщен песнопениями и казался густым и плотным из-за какого-то сладкого и сильно пахнущего дыма. Голова у Хирела закружилась, но, как ни странно, в мозгу все прояснилось.
Мало-помалу его глаза привыкли к темноте. Он увидел волосы Саревана, похожие на поток жидкого огня, увидел вождя, разукрашенного бронзой и золотом, тень Юлана возле дальней стены. И самой последней он увидел женщину. Она была старая: ее грудь иссохла и обвисла, живот раздулся, а ноги стали тонкими как палки. Пела именно она, и ее голос оказался на удивление нежным. Женщина подкидывала дрова в крошечный очаг, наполнявший палатку сладким дымом и освещавший ее слабым мерцанием пламени. При появлении Хирела она не прервала своего занятия, хотя вождь бросил на него взгляд.
Хирел медленно подошел к лежанке. Прошло совсем мало времени, но кто-то уже успел причесать эту буйную гриву и пригладил спутанную бороду. Сделанная Хирелом повязка исчезла. Неужели и при свете солнца Сареван так похож на скелет?
Хирел подошел ближе и склонился над жрецом. Рана, нанесенная стрелой, начала затягиваться, оставляя грубый красный шрам на темном плече. Жар…
— Жар спадает, — сказал вождь. — Бог говорил с нами. Наш господин не умрет.
— Я ничего не понимаю в вашем колдовстве. Как он мог погибнуть от этого?
— Колдовство есть колдовство. И понимают его лишь колдуны.
Хирел открыл было рот, чтобы поставить на место этого наглеца, но передумал. Дым и пронзительное пение действовали ему на нервы. И он сбежал от них в ясную спокойную ночь.
Хирел приземлился у воды и старался побороть дурноту. Ясная Луна катилась на запад, а следом за ней двигался огромный бледный шар Великой Луны; оба ночных светила излучали холодное искрящееся сияние. При таком свете можно читать, сказал бы наставник Хирела. Юные девушки, такие же высокие, как мужчины, стараясь сохранять торжественный вид, принесли Хирелу еду, питье, целебную мазь для исцарапанных рук, а также одежду и при этом едва сдерживали смех. От вида и запаха мяса, фруктов и острого соленого сыра ком встал у него в горле, однако желудок взмолился о милосердии. Сначала медленно, а затем с нарастающей прожорливостью юноша опустошил тарелки и чашки. Кубок был наполнен какой-то бледной жидкостью, попробовав которую Хирел чуть не подавился: напиток оказался так крепок, что пришлось запить его водой из озера. Когда целебная мазь успокоила жжение в руках, он взял длинную полосу кожи, выдубленной до мягкости ткани, и обернул ее вокруг бедер. Он даже не вспоминал о своей наготе до тех пор, пока не оделся, и теперь, когда его никто не мог видеть, его щеки залил яркий румянец.
Какой-то звук заставил Хирела обернуться. К нему подошла еще одна стройная высокая девушка, но ее глаза были опущены, а в протянутых руках сиял некий предмет.
— Возьми, — сказала она на корявом языке торговцев. — Возьми же.
Это был выкованный из золота полумесяц, из центра которого спускалась золотая проволочная петля с огромной янтарной каплей, тускло светившейся при свете лун. Хирел взял ожерелье и поднял его повыше. Девушка улыбнулась. Ее палец коснулся подвески, качнул ее и скользнул по оправе, обрамлявшей янтарный глаз.
— Надень это, — сказала она и принялась что-то лепетать на родном языке, похожем на журчание быстрого чистого ручейка. Хирел медлил в нерешительности, и тогда она проворно выхватила ожерелье из его рук и подалась вперед. Ее груди качнулись. Золото обхватило шею Хирела, приятно холодя кожу. Девушка была очень красива, несмотря на разрисованную узорами смуглую кожу и косички, несмотря на высокий рост и худобу. Орнаменты на ее теле были янтарными и золотыми. Быть может, она была принцессой.
Хирел подумал, что ему остается только сидеть, смотреть и все глубже увязать в этом сне. Однако она улыбалась. Он робко улыбнулся в ответ. Девушка дотронулась до его волос, а он прикоснулся к одной из кос с золотистой лентой, потом его палец скользнул по ее бархатистой щеке и по нежной молодой груди. Она что-то пробормотала, и он увлек ее на траву.
* * *
— Я должен идти, — сказал Сареван. Глубокий сон владел им целых два дня, в течение которых колдунья пела и окуривала его своими снадобьями. Но стоило ему проснуться, как он попытался подняться. — Я должен идти. Мне надо поговорить с отцом.
Он так ослабел, что даже Хирел мог бы повалить его одной рукой. Однако он не сдавался.
— Нам надо ехать в Эндрос. Приближается буря. Я должен быть с отцом прежде, чем все взорвется.
— Если ты поедешь сейчас, то взорвешься сам. — Колдунья приподняла его голову и поднесла к губам чашку. — Пей.
Сареван с поразительной покорностью выпил отвратительное варево, состряпанное из трав, меда и кобыльего молока. Он чуть не подавился, глотая его. Но как только последние капли отвара были выпиты, он снова принялся за свое.
— В день, когда я буду слишком слаб, чтобы сесть в седло, можете положить меня на погребальный костер. А сейчас дайте встать. Мне необходимо уладить кое-какие дела с тем, кто правит здесь.
— Вставай, и тогда тебе придется улаживать свои дела со смертью.
