— Господин наш, всех вместе и каждого по отдельности, спешу известить, что закрома полны, и скота на твоих выпасах достаточно…
— Чего же тут хорошего, — пробурчал Гарун. — Лучше бы было наоборот, цены бы тогда держались высоко, а о мясе всякая чернь только б и мечтала.
— Да, цены пока не очень высокие, — тут же сменил настроение странный управляющий полутарх, — но можно устроить небольшой падеж скота в одной из провинций соседней Самогории, где твоих земель почти и нет вовсе… Когда это станет известно, то поднимутся в цене хлеб и мясо, господин.
Гарун попробовал подняться, каким-то образом он отсидел правый бок, и вообще… При этом он неловко оперся на столик с угощениями, один из кувшинчиков вдруг слетел со стола и упал на выложенный плитами пол, хорошо зазвенев чеканным золотом, и вылил на камень вино. Гарун уставился на эту лужицу. Против ожидания светлое с небольшой розоватостью вино вдруг показалось ему темным, почти как кровь… Да простит бог грешных, было в этом что-то знаменательное, какое-то мелкое чудо, или, наоборот, что-то страшненькое, колдовское.
— Устраивай, Мосул, — проговорил Гарун, не замечая, как подрагивают его губы, — устраивай, для моей выгоды…
А после этого Гарун аль-Рахман Золотой, не договорив приказание, устремился во дворец, на свой спасительный диван, подальше от всех этих в общем-то малознакомых ему существ, чуждых и потому опасных, хотя бы они и работали всю жизнь для его благосостояния и его доходов… Да, он почти бежал, хотя довольно скоро опомнился и сообразил, что удирал не от этих, по-своему преданных ему и послушных, подчиненных и служащих.
Он бежал от все того же нахлынувшего на него ощущения — что-то и где-то в неимоверной дали пошло не так, как должно, как обычно все катилось своим чередом в его непомерных владениях и на его предприятиях. Он бежал и твердо знал, что страх, вновь одолевший его так внезапно, был не простым, он был вызван чем-то ужасным, незнакомым… И скоро, ох как скоро причина должна была проявиться во всей силе и непреклонности. А подготовиться к ней было невозможно, сколько гадателей и мудрецов ни спрашивай. Это он тоже почему-то знал со всей определенностью.
5
В зале приемов было дымно, пожалуй, слуги перестарались. Гарун вошел, потянулся, передернул пухленькими плечиками, ему можно быть и пухленьким, он же — Золотой, как про таких иногда говорили все на том же Западе — никогда сам себе чулок не надевал… Что-то он слишком часто сегодня вспоминает этих шайтанов с другой оконечности материка, не к добру это, а может — наоборот, все же торговля с ними куда как прибыльной бывает.
Недаром у них в столичном городе Падишаха, да славится имя его, даже постоянный караван-сарай для них построили, и они между собой какого-то дуайена выбрали… Тьфу, слово-то какое нехорошее, но деваться некуда, приходится с ними считаться. Кстати, дуайен этот посмел отказаться от его, Гаруна, приглашения, ну да ладно, придет время, война какая-нибудь с ними разразится, тогда он им припомнит… Многое припомнит.
Жалко, что полежать перед приемом толком не удалось, даже не сумел заснуть, все думал, отчего с ним случились эти магические припадки? И ведь не один, а два подряд! Это нужно выяснить, завтра же, если голова не будет болеть. Придется лекарей звать, не своего, домашнего, который только и умеет, что пятки натирать да покалеченных на конюшне рабов мазями заживлять, а настоящих, мудрых… Если среди них есть такие, ха!
Оглядев затянутый благовонной можжевеловой и сандаловой дымкой зал из-за слишком раскочегаренных жаровен, Гарун понял, что голова у него завтра все же болеть будет. Слишком уж тут придется ему, хм… повеселиться. А как иначе? Гостей, правда, нынче будет немного, но все такие друзья, что — помоги Всевышний! — пострашнее иных врагов.
Ложе для него было убрано какими-то редкими цветами, от них у него еще больше закружилась голова, когда он расположился с удобствами на подушках под боками. Приказал пока только чаю. Юная рабыня, смуглокожая нежная карлица, поднесла пиалу, он попробовал, в воде плавал листик ароматного жасмина. Вкуса Гарун, впрочем, не почувствовал.
Стал размышлять, нужно ли ему встречать шейха Аддалу у дверей или хотя бы в переднем зале. Решил, что к этому мальчишке выходить не стоит, непонятно еще, как у них там, в его владениях, дела пойдут, может, настоящим-то шейхом станет какой-нибудь его братец по отцу, тогда и Аддале придется или сидеть здесь, в Сирхаме, безвылазно, почти побираться и зорко следить, где какой прием, вроде его, гаруновского нынешнего, устроен, чтобы желудок набить, или вовсе удирать в дальние земли, чтобы и не нашли его, Аддалу, посланные братцем люди с кинжалами… Впрочем, скорее всего, такого не будет, Падишах, да пребудет его власть вечной, пока к Аддале благоволит, пусть и вздорен он, и беден, как последний дехканин.
А вот перед султанским сынком Гессой аль-Натаром придется все же вставать, но с него и этого будет довольно. Потому что, как говорят, он на такие обеды ходит вовсе не для того, чтобы кушать, он-то, Гесса этот клятый, известный среди всех благородных семей, знаменитый на всю столицу лотофаг. Значит, ничего особенного сделать не сумеет, да и неинтересно ему что-то делать. А еще, конечно, и это самое главное, владения его отца, султана Натара, слишком далеко находятся, его и прислали-то сюда, чтобы скрыть от родительских глаз и чтобы он подучился чему-нибудь в медресе… Как же, научится этот идиот мудрости и светоносной правде священных книг, у него, поди, мозги вовсе слиплись от лотоса, и кишки скоро полезут изо всех дыр… Стоит к нему только приглядеться, в глаза заглянуть — это становится понятно даже тому, кто о лотосе-то и не слыхивал.
Да, будут еще матроны… Вдовы и изгнанные жены, хотя, конечно, такое случается редко — чтобы жену да изгнать. Нет уж, пусть лучше живет себе в гареме, сидит над вышивкой или служанок колотит в свое удовольствие, только бы не стала такой, как…
Как Жверса, например. Правда, она, чтобы вести себя нескромно, но поведением своим не оскорблять силу истинных Поучений, вынуждена была переменить веру, перешла в какой-то из вендийских культов, которые не слишком строги к утехам плоти, особенно женской, мягкой и податливой… Ой, лучше бы она не пришла. Но ведь не выгонишь, если припрется! Этого даже с вдовой, даже с неверной изменницей истинной веры не сделаешь, не по нему, Гаруну, эта честь — Жверсу, допустим, от дверей гнать.
Потому что есть, конечно, власть и сила его богатства, которую все уважают, признают и почитают, но есть еще и сила рождения, предков, рода и титула. А вот с этим у него, у Золотого, не слишком гладко. Сказывают, что на Западе можно у их князьков или эрлов каких-то грамоту на благородство происхождения купить и называться, предположим, бароном или хотя бы виконтом чего-то там такого… Да что же это за беда! — все время западники сегодня на ум приходят, что-то надо с этим делать.
