За стол собралось почти все население усадьбы. Кое-кого я до сих пор и не видал, многих по именам не знаю. Главное блюдо на столе -- раки варёные. Вся моя компания малолетних раколовов за стол допущена. Хоть и дети, а вот... Виновники торжества. Во главе стола -- владетель, Аким Янович, под правой рукой -- Ольбег. В парадной одежде, совершенно счастливый, глаза блестят. Ещё бы -- как большого посадили, не с матерью. О, и Марьяша за столом. Первый выход в свет. В роли вдовы. На одной ноге после мужниной "ласки". Бледновато выглядит. А мне там места не видать. Ну и не надо, мы и тут, на нижнем конце стола сядем. Со слугами и пастухами.
Едва мы с Ивашкой приземлились возле овчаров, как шум за столом стал стихать. Я все расспрашивал битых пастухов о случившимся. Они начали сперва взахлёб и, видно, не по первому разу, пересказывать свои сегодняшние несчастья. Но через пять минут за столом стало тихо. Овчар начал испуганно оглядываться и замолк посреди фразы. В тишине чётко прозвучало сказанное Ольбегом:
-- Так не честно, деда.
Ни дед, ни внук не ожидали, что их дискуссия станет достоянием общественности. Аким по привычке взвился:
-- Ты, сопля, меня чести учить будешь?! Вон пошёл!
Ольбег всхлипнул, задрал нос и пошёл. Ко мне. Я усадил его рядом, дал из общей миски рака и изобразил свой бросок на нос пауковской альфе. Ольбег вспомнил и развеселился. Овчары быстренько свалили, а на их место мгновенно пересели Чарджи и Ноготок. Я, естественно, подколол Чарджи на тему того, что с его манерой колоть стрелами полена можно и лесорубом подрабатывать. Мои заржали не обидно. Охрим переспросил о чем речь, потом и возле Якова пошёл смех. У Акима не хватило ума оставить все как есть. Он снова наехал на внука:
-- Ольбег! Я те сказал -- вон из-за стола! Спать пошёл!
Отправить ребёнка спать -- прямое его оскорбление. Мальчишка скис, слезы на глазах выступили. Марьяша за сына вступаться не будет -- это понятно. Остальным -- не вместно. Дело-то семейное. А я тут кто? Факеншит ублюдочный или ублюдок факеншитовый? Придавил мальчишку за плечо, чтоб тот сел на место. И в голос:
-- Ты, Аким Янович, сказал чтоб он шёл вон. Он и ушёл. Из-за твоего стола. За мой.
-- Твоего тута ничего нет! И ты пошёл вон отсюдова! Выкиньте барахло его в хлев! Пусть там с овцами обретается.
Как-то никто с места не рванулся выполнять волю господскую. Только в наступившей за столом тишине тяжко вздохнула Домна.
-- Моего ничего нет? А что ты в руке держишь? Этого рака внук твой Ольбег вытащил. А ты внуку и поесть не дал, из-за стола выгнал. Боишься, что объест? Или жадность замучила? Или впрок наестся хочешь? Так ты не боись, хоть ты внуку куска не даёшь, из-за стола гонишь, но он-то тебя в старости да немощи не бросит. Корочку-то тебе за печку кинет.
Упрёк куском хлеба для моих современников -- фигура литературной речи. А здесь -- реальность. И очень обидная. Но и упрёк в упрёке -- обвинение в жадности. Тоже весьма... Для "вятшего" - щедрость -- обязательный элемент существования. Не будешь щедрым к слугам и родственникам своим -- сдохнешь. Потому что просто бросят, не будут защищать. Хоть скупость, хоть экономность или бережливость, скромность в расходах -- для боярина -- оскорбление. А уж намёк на старость и немощь... в условиях полного отсутствия социальной защиты. По больному и неизбежному. Отчего - еще больнее.
Аким надувался долго. Никак не мог найти слов чтобы мне ответить. Апоплексический удар ему не грозит: лучники - не копейщики, толстыми не бывают. Если спереди что висит -- тетиву не натянешь. У Геродота амазонки-лучницы вообще себе одну грудь выжигали.
При астеническом телосложении деда ждёт свой собственный букет заболеваний. Не сердечно-сосудистого, а, в основном, желудочно-кишечного или опорно-двигательного...
-- Да ладно, не пыжся. Моё -- не моё. Ты лучше скажи: почему ты твою землю, тебе данную княжеской волей, сам же и не берёшь?
Дед снова загрузился, подавившись словами и слюнями. Народ безмолвствовал. Из чувства самосохранения. Указанное чувство, равно как и чувство приличия, напрочь отсутствовало у Любавы. Она и озвучила столь необходимый мне для продолжения монолога риторический вопрос:
-- Ой, а как это?
Не дело сопливице вообще за общим столом рот открывать. А уж когда такая малявка проявляет интерес в части особенностей местного землепользования... Примем за аксиому, что устами младенца глаголет истина. В перерывах между всеми остальными, этими же устами глаголящими. И ответим на этот заданный фундаментальный детский вопрос данного исторического периода.
-- Аким Янович надельную грамоту от князя получил. А прочитать -- не сумел. Плохо быть бестолковым, Аким Янович.
-- Ты... мы... я...
-- Это я понял. Я вот чего не понял. В грамоте сказано: "брать землю". Чем землю меряют?
-- От дурень малой. (Это Доман мне) Вёрстами или поприщами.
-- Кто тут дурень сам сейчас поймёшь. Акиму Яновичу землю дали. Чтоб он её взял и отмежевал. Так какой верстой землю меряют при межевании?
-- Межевой. (Это Николай с просветлённым, от ощущения приближающегося открытия века, взглядом)
-- А сколько до Паучьей веси? Пять вёрст. Каких?
-- П-п-путевых. (Это Ольбег из-под локтя высунулся. Аналогичное выражение глазного просветления в ожидании чуда)
-- А межевая верста вдвое больше путевой. Так что Паучья весь - вся на твоей земле стоит. Аким Янович. А вот почему ты с них податей не берёшь...
-- Офигеть на фиг. (Это Николай. Он за последнее время кучу словечек моих усвоил. И что интересно -- отнюдь не высокого литературного стиля)
Все-таки длина нервных волокон существенно снижает скорость проявления реакции. Первой завопила самая маленькая -- Любава. Выскочила с ногами на стол и кинулась ко мне на шею вопя "Ураа!!!". Ближайшее моё окружение тоже бурно выражало восторг. Ольбег подпрыгивал, Николай лепетал, Ивашко, хоть и не понял причины радости, но от души приложил меня ладонью по спине. Присутствующие на банкете также бурно обсуждали волнующую новость. Сразу видна разница между селянами и челядью. У Пауков сегодня во дворе мозги со слышимым скрипом проворачивались. Эти соображают лучше. Все-таки жизнь в большой усадьбе предполагает и развивает коммуникативные навыки существенно эффективнее, чем просто деревенская жизнь, даже и в немаленьком по здешним меркам, селении. Скорость срабатывания выше, форма выражения реакции -- экпрессивнее. На одном дворе живут: если отреагировал с задержкой -- могут и в морду.
На другом конце стола Аким разразился бурным, несмолкающим... кашлем. Общая застольная радость начала затихать. Под аплодисменты Якова на спине поперхнувшегося феодала-начальника. Наконец Аким отдышался, вытер слезы. Явно -- не радости. И огласил вердикт:
