друг другу. В нижнем мире я был принцем. В верхнем мне пришлолсь бы писать заявление в колледж и выносить мусор.
Радар уткнулась носом в моё колено и два раза громко гавкнула. Кто сказал, что собаки не умеют говорить?
– Ладно, ладно.
Я приподнял головой стопку журналов, поднялся на ступеньку и оттолкнул её в сторону. Я раздвинул стопки с обеих сторон, медленно, потому что моя левая рука работала так себе (сейчас уже лучше, но она никогда не будет прежней, как в мои футбольные и бейсбольные дни – спасибо Петра, сука ты такая). Радар гавкнула ещё несколько раз, просто чтобы поторопить меня. Я без труда проскользнул между досок, которыми прикрыл колодец – за время пребывания в Эмписе я сильно похудел, особенно в Глубокой Малин, – но сначала мне пришлось вывернуться из-под рюкзака и протолкнуть его через пол. Когда я выбрался, моя левая рука гудела. Радар выскочила следом за мной с завидной лёгкостью. Я проверил глубокую рану, оставленную укусом Петры, боясь, что она могла открыться, но она выглядела в порядке. Что меня удивило, так это холод, стоявший в сарае. Я видел пар от своего дыхания.
Сарай был точно таким, как я его оставил. Свет, который я видел снизу, просачивался сквозь щели в стенках. Я попробовал открыть дверь, и обнаружил, что она заперта на висячий замок снаружи. Энди Чен сделал это по моей просьбе. На самом деле я не верил, что кто-нибудь проверит одиноко стоящий сарай в поисках меня (или моего тела), но всё равно почувствовал облегчение. Однако, это означало, что мне придётся воспользоваться кувалдой. Что я и сделал. Одной рукой.
К счастью доски были старыми и сухими. Одна треснула после первого удара и сломалась после второго, впустив поток дневного света Иллинойса… и маленький снежный вихрь. Подбадриваемый лаем Радар, я сломал ещё две доски. Радс прыгнула в проём и сразу же присела на корточки, чтобы пописать. Я ещё раз взмахнул кувалдой и выбил ещё один длинный кусок доски. Бросил свой рюкзак наружу, повернулся боком и вышел на солнечный свет. А также на четырёхдюймовый слой снега.
3
Радар запрыгала по двору, время от времени останавливаясь, чтобы зарыться мордой в снег и подбросить его в воздух. Она вела себя, как щенок, заставив меня рассмеяться. Я вспотел от подъёма по лестнице и махания кувалдой, так что когда добрался до заднего крыльца, меня била дрожь. Температура была не выше двадцати пяти градусов52. Вдобавок дул сильный ветер, так что ощущалось всё это вдвое холоднее.
Я достал запасной ключ из-под коврика (который мистер Боудич называл «добро проваливать») и вошёл внутрь. В доме пахло затхлостью и было холодно, но кто-то – почти наверняка мой отец – немного прибавил температуру, чтобы трубы не замёрзли. Я вспомнил, что видел старую куртку в шкафу, и она всё ещё была там. А также пара галош с красными шерстяными носками, свисающими с голенищ. Галоши были мне тесны, но долго носить их не пришлось бы. Просто прогуляться вниз по холму. Оружейный ремень и револьвер отправились на полку шкафа. Я собирался положить их в сейф позже… разумеется, если сейф с его секретным содержимым всё ещё был на месте.
Мы вышли через задний ход, обогнули дом и прошли через калитку, которую в самый первый день мне пришлось перелезть в ответ на вой Радар и слабые крики мистера Боудича о помощи. Теперь мне казалось, что с тех пор минуло сто лет. Я начал поворачивать в сторону Сикамор-Стрит-Хилл, но кое-что привлекло моё внимание. Если точнее, то это я привлёк своё внимание. Потому что на телефонном столбе на перекрёстке Сикамор и Пайн висело моё лицо. Так получилось, что это была фотография из младших классов, и первое, что меня поразило в ней – как молодо я выглядел. «Этот ребёнок жил, ничего ни о чём не зная, – подумал я. – Может быть, он считал по-другому, но нет, нет».
Большими красными буквами над изображением было написано: ВЫ ВИДЕЛИ ЭТОГО МАЛЬЧИКА?
Ярко-красными буквами под ним: ЧАРЛЬЗ МАКДЖИ РИД, 17 ЛЕТ.
И ещё ниже: Чарльз «Чарли» Рид пропал в октябре 2013 года. Его рост – 6 футов и 4 дюйма, вес – 235 фунтов. Последний раз его видели…
И так далее. Глаз зацепился за две вещи: насколько потрёпанным выглядело объявление и насколько сильно оно ошибалось насчёт моего веса. Я огляделся, почти ожидая увидеть миссис Ричлэнд, смотрящую на меня, прикрывая глаза рукой, но на посыпанном солью тротуаре стояли только мы с Радар.
На полпути к дому я остановился, охваченный внезапным порывом – диким, но сильным – развернуться. Пройти через калитку дома № 1 по Сикамор, обойти его вокруг, зайти в сарай, спуститься по лестнице и наконец оказаться в Эмписе, где я бы выучился ремеслу и устроил свою жизнь. Возможно, пошёл бы в ученики к Фриду, который сделал бы из меня костоправа.
Потом я подумал об этом объявлении и об остальных таких же, по всему городу или по всей округе, расклеенных моим отцом и дядей Бобом, а также поручителем отца, Линди. Может, и остальными его друзьями по АА. Если только он не начал снова пить.
Пожалуйста, Боже, нет.
Я снова зашагал, позвякивая пряжками калош покойника, а помолодевшая собака покойника следовала за мной по пятам. Навстречу мне по склону поднимался маленький мальчик в стёганой красной куртке и зимних штанах. От тащил сани за кусок бельевой верёвки. Вероятно, направлялся к горке в Кавано-Парк.
– Постой, малыш.
Он недоверчиво посмотрел на меня, но остановился.
– Какой сегодня день? – Слова вылетели достаточно гладко, но, казалось, у них были углы. Полагаю, это бессмысленно, но именно так они и ощущались, и я знал почему. Я снова говорил по-английски.
Он бросил на меня взгляд, в котором спрашивалось: родился ли я тупым или стал таким?
– Суббота.
Значит отец должен был находиться дома, если только не ушёл на встречу АА.
– Какой месяц?
Теперь его взгляд говорил: а сам-то как думаешь?
– Февраль.
– 2014?
– Ага. Мне надо идти.
Он продолжил свой путь к вершине холма, бросив на нас с собакой недоверчивый взгляд через плечо. Вероятно, убедиться, что мы не следуем за ним со злым умыслом.
Февраль. Меня не было четыре месяца. Странно думать об этом, но не так странно, как то, что я видел и что делал всё это время.
