class="empty-line"/>
4
Я постоял перед домом минуту или около того, собираясь с духом, чтобы зайти внутрь. Надеясь, что не найду своего отца в отключке на диване с «Моя дорогая Клементина» или «Поцелуй смерти», идущими по «Ти-Си-Эм». Подъездная дорожка была расчищена плугом, а пешеходная – лопатой. Я сказал себе, что это хороший знак.
Радар устала ждать меня и взбежала по ступенькам, где села в ожидании, когда её впустят. Когда-то давно у меня был ключ от двери, но я его где-то потерял по пути. «Как трёхколёсник Клаудии, – подумал я. – Не говоря уж о девственности». Оказалось, что это не имело значения. Дверь была не заперта. Я вошёл, услышал телевизор – новостной канал, не «Ти-Си-Эм», – а затем Радар побежала по коридору с приветственным лаем.
Когда я вошёл в гостиную, она стояла на задних лапах, положив передние на газету в руках моего отца. Он посмотрел на Радар, потом на меня. На мгновение показалось, что он не понимает, кто стоит в дверном проёме. Когда до отца дошло, то от шока мышцы его лица расслабились. Я никогда не забуду, как в этот момент узнавания он одновременно выглядел старше – как мужчина, каким он стал бы в шестьдесят или семьдесят лет, – и моложе, как парень, которым он был в моём возрасте. Будто какие-то внутренние солнечные часы повернулись в обе стороны сразу.
– Чарли?
Он начал вставать, но сначала ноги не удержали его, и он плюхнулся обратно. Радар сидела рядом с его креслом, похлопывая хвостом.
– Чарли? Это правда ты?
– Это я, пап.
В этот раз ему удалось подняться. Он плакал. Я тоже начал плакать. Он побежал ко мне, споткнулся о столик и упал бы, если бы я не поймал его.
– Чарли, Чарли, слава Богу, я думал ты умер, мы все думали, что ты…
Он потерял дар речи. Мне нужно было многое ему сказать, но в тот момент я тоже не мог говорить. Мы обняли друг друга, стоя над Радар, которая сидела между нами, виляя хвостом и лая. Думаю, я знаю, чего вы хотите, и теперь вы его получили.
Вот ваш счастливый конец.
Ответы на вопросы (по крайней мере, на некоторые). Последнее путешествие в Эмпис.
1
сли вы думаете, что в этой истории есть места, непохожие на написанные семнадцатилетним юношей, то вы правы. Я вернулся из Эмписа девять лет назад. С тех пор я много читал и писал. Я почти с отличием окончил Нью-Йоркский университет по специальности «английский язык». Сейчас я преподаю в Колледже свободных искусств в Чикаго, где провожу хорошо посещаемый семинар под названием «Мифы и сказки». Меня считают довольно талантливым, в основном из-за расширенной версии эссе, которое я написал, будучи аспирантом. Оно было опубликовано в «Международном журнале юнгианских исследований». Гонорар был мизерный, но оценка критиков…? Бесценна. И, вероятно, вы догадались, что я процитировал некую книгу, на обложке которой изображена воронка, заполняющаяся звёздами.
Приятно знать, скажете вы, но у меня есть вопросы.
И не только у вас. Я тоже хотел знать, как проходит правление доброй королевы Лии. Хотел знать, все ли серые люди по-прежнему серые. По-прежнему ли громогласна Клаудия. Я хотел знать, заблокирован ли путь в этот ужасный подземный мир – логово Гогмагога. И кто «позаботился» об оставшихся ночных стражах, и кто из моих товарищей по заключению в Глубокой Малин поспособствовал их скорейшему концу (вероятно, никто, но мечтать не вредно). Я даже хотел знать, как ночные стражи открывали двери наших камер, просто вытянув руки.
Полагаю, вам интересно, как дела у Радар. Ответ: очень хорошо, спасибо, хотя она стала более медлительной; всё-таки для неё тоже прошло девять лет, пришла глубокая старость для немецкой овчарки, особенно если сложить вместе её старую жизнь и новую.
Вы бы хотели знать, рассказал ли я своему отцу, где пробыл эти четыре месяца. Если позволите, ответ я позаимствую у одного маленького мальчика с санками, он был написан у него на лице: а сами-то как думаете? Как я мог не рассказать? Или я должен был сказать отцу, что некое чудодейственное лекарство, полученное в Чикаго, превратило Радар из престарелой собаки, страдающей артритом и стоящей на пороге смерти, в здоровую и крепкую овчарку, которая выглядела и вела себя, словно ей четыре года от роду?
Я не рассказал ему всего сразу, это было бы слишком, но поведал ему основные моменты. Что существует проход между нашим миром и другим. (Я не стал называть его Эмписом, а просто сказал «Другой» – так я назвал его, когда посетил в первый раз). Я сообщил отцу, что попал в него из сарая мистера Боудича. Он слушал внимательно, затем спросил – как вы, наверное, догадались – где я был на самом деле.
Я показал отцу свою руку и глубокую рану на предплечье, которая останется со мной на всю жизнь. Это не убедило его. Я открыл рюкзак и показал ему золотой дверной молоток. Он осмотрел его, взвесил в руке, и предположил – неуверенно, – что это, должно быть, позолоченная штука с дворовой распродажи, сделанная из свинца.
– Распили её и посмотри сам. Всё равно его придётся переплавить перед продажей. В сейфе мистера Боудича стоит ведро золотых гранул – и они из того же места. Я покажу тебе, когда ты будешь готов увидеть. На них он и жил. Я сам продал некоторое количество ювелиру в Стэнтонвилле, мистеру Хайнриху. Сейчас он мёртв, так что, полагаю, придётся найти кого-то другого для ведения дел.
Это немного убедило отца, но что действительно заставило его поверить, так это Радар. Она знала дорогу в нашем доме ко всем своим излюбленным местам, но по-настоящему убедительными были небольшие шрамы на её морде, оставшиеся от неприятной встречи с дикобразом в молодости (некоторых собак это ничему не учит, но Радс хватило одного раза). Отец заметил их, пока собака жила у нас, после того, как мистер Боудич сломал ногу, и после его смерти – когда она тоже была на грани. Эти же шрамы остались на омоложенной Радар, вероятно, потому что я стащил её с солнечных часов до того, как она достигла и миновала возраст, когда получила колючки в нос. Папа долго смотрел на них, потом взглянул на меня широко раскрытыми
