Эрнст вздохнул. И шагнул к дракончику, на жену, горло которой все еще сдавливал лекарь, он даже не взглянул.
— Ну, здравствуй, — и протянул руку.
Дракончик сразу же подставил голову под его прикосновения, и неожиданно для всех тихо, словно котенок, заурчал, правда, более утробно и рычаще. Лекарь улыбнулся, не оборачиваясь, глядя лишь в ведьмины глаза, полные бессильной ярости. А потом заговорил королевич, слегка приведенный шутом в чувство:
— Она сказала, что хочет жить вечно и для этого ей нужно сердце дракона.
Лекарь разжал пальцы. Жена барона закашлялась, хватаясь за горло, и упала на колени, к ней тут же подскочил сынок.
— Когда ты брал её в жены, Эрнст Бернс, ты знал, что она ведьма?
— О чем вы? — ошеломленно повернулся к нему тот, все еще занятый лишь драконом.
— О том, — бросил Ставрас, снимая со стены зажженный факел и тыкая в сторону женщины. Алые зрачки стали видны так отчетливо, что отпираться ни ей, ни её сыночку уже не имело смысла. — Кстати, — как ни в чем не бывало, продолжил Ригулти. — Надеюсь, теперь-то ты видишь, что он лишь её сын, не твой.
— Мартина, как же так? — растерянно прошептал барон, дракончик снова подлез ему под руку, внимательно смотря на застывшую на полу парочку.
— А вот так! — зашипела та. — Я убила на тебя пятнадцать лет. Пятнадцать! Мне нужен был этот дракон. Мне! А ты запечатлел его на себя. Ненавижу!
— Это… этого не может быть… Значит, все это всего лишь ложь. Вся наша жизнь. Вся…
— Они покушались на жизнь дракона и на жизнь королевича, — неожиданно ровным и пугающе спокойным голосом обронил шут, поддерживающий Веровека. — По отдельности оба эти преступления караются смертью, но вместе…
— Наказывать буду я, без суда и следствия, — очень тихо закончил за него лекарь.
Простер руку в сторону ведьмы, не произнося больше ни слова. От тела женщины отделился небольшой шарик, завис в воздухе между Ставрасом и Мартиной, и преобразовался в пирамидку. А потом подлетел к раскрытой ладони лекаря и всосался в неё, словно и не было его вовсе. Ведьма, заворожено следившая все время за его перемещением, моргнула.
— Мама?
— Нет! Ты не можешь! — даже не услышав сына, кинулась она в ноги лекарю, тот отошел в сторону, глядя на нее с такой брезгливостью, что даже королевич, все еще обессиленный магией крови, передернул плечами.
— Уже смог, — отозвался лекарь, и повернулся к ведьме спиной.
— Что ты сделал? — спросил барон.
— Лишил дара и ведьму, и её отпрыска.
— Сволочь! Дрянь! — не унималась та.
— Теперь они всего лишь простые смертные, без единой доли магии в душе. Их души недостойны её. Что делать с телами, решать тебе, — произнес Ригулти и повернулся к шуту и королевичу: — А вы отправляетесь спать.
— Но… — попытался было возразить Шельм.
— Быстро! — рявкнул Ставрас.
Шельм нахмурился, хотел снова что-то сказать, но его остановил Веровек.
— Да, ладно тебе, Шельм. Пойдем уже, а то, кажется, я сейчас в обморок упаду.
— Только попробуй, — прошипел тот в ответ. — Иначе брошу там, где упадешь. Я твою тушу по лестнице просто не затащу.
— Так идем быстрей, — огрызнулся королевич, покраснев, хотя до этого был мертвенно бледным.
И они вместе поковыляли к выходу. Долго пересекали двор, потом с трудом добрались до второго этажа и завалились в какую-то комнату. Узрев кровать, Веровек только и смог, что на последнем издыхании добрести до нее и рухнуть, уткнувшись носом в подушку.
Шельм остался, пошатываясь, стоять в дверях. Перед глазами все расплывалось, и дело было вовсе не в адреналине, хотя и в нем тоже. Просто пока по приезду Веровек был занят разговорами с бароном и предавался чревоугодию, оставленный Ставрасом шут втихаря делился собственной энергией с драконихой, и чувствовал себя сейчас еще более вымотанным, чем королевич.
Осознав, что дойти до соседней комнаты он просто не сможет, Шельм добрел до кровати, на которой развалился королевич и упал рядом. Как там говорится, после нас хоть потоп? Вот потом и будем думать, а сейчас спать.
6.
Что испытывает пьяненькая еще со вчерашнего вечера мышка, проснувшись в миске у кота, который с философским выражением на до-отвращения трезвой морде, наблюдает за её потугами вспомнить, что вчера было? Поверьте, ей не позавидуешь. Шельм почувствовал себя именно такой мышкой, проснувшись и приподнявшись на локтях в кровати, на которую завалился не раздеваясь и обнаружив Ставраса, лениво изучающего его помятую мордашку, оперевшись всем весом на изножье кровати. Шельм нервным жестом пригладил встрепанные волосы и скосил глаза на левую половину ложа, в котором, хоть убей, не помнил, как оказался. Рядом мирно посапывал Веровек. Одно радует, такой же одетый, как и он сам. Может, пронесет?
— Ну, и как спалось, милый? — растянув губы в ехиднейшей из своих улыбок, проворковал Ставрас.
Шельм закатил глаза к потолку, точнее к балдахину, и снова откинулся на подушку.
— Отвратительно, — признался он. — Спал бы еще и спал.
— Так что же проснулся?
— Под твоим взглядом спать невозможно. Тоже мне, ревнивый муж нашелся.
— Извини, дорогуша, но как же мне тебя не ревновать, если искал я королевича, а обнаружил в его спальне тебя? И не только в спальне, но и в одной кровати. И что я должен после этого подумать?
— Что непристойностями в одежде не занимаются, — неожиданно проворчал с другой половины кровати разбуженный их пикировкой Веровек.
— Ой, ли? — весело протянул Ставрас и окинул, перевернувшегося на спину королевича таким взглядом, что тот не выдержал и покраснел, осознав, что его познания в плане непристойностей, судя по всему, не отличаются особой достоверностью.
— Не смущай ребенка, — строго объявил шут.
Ставрас поперхнулся воздухом, Веровек возмущенно засопел и все же обиженно выдавил:
— Я не ребенок.
— Когда у тебя последний раз девушка была, а братец? — ехидно поинтересовался шут.
Королевич покраснел еще сильнее и отвернулся. Но Шельм не спешил закрепить результат.
— Ладно, какие твои годы, — примирительно произнес он.
— Такие же, как твои, — буркнул тот.
— Ну, ты же знаешь, что я больше по мужикам специализируюсь.
— Ага, как же! — фыркнул Веровек, но, кажется, обижаться перестал, зато задал вопрос, который давно интересовал и молча наблюдающего за ними Ставраса. — И давно ли?
— Ну, с этим, как известно, либо рождаются, либо приходят несколько позже, — философски протянул шут, как всегда, не дав конкретного ответа и напуская тумана.
