Сомнений не осталось. Как только он обернулся, показала на Йару: «Помоги». Волк взвалил тяжелое тело на плечи, и Эйки скользнула вперед, показывая ему путь.
В выморочной тишине шли они по покинутому селению. Пустые дома смотрели слепыми глазницами окон, настежь распахнутые в спешке двери — как безвольно открытые рты покойников… При виде отцовского дома и старого нулура над ним вспыхнуло воспоминание о взлетающей в небо корзине, и Эйки явственно услышала давно забытый смех — смех матери и увидела счастливые глаза отца… Дрова, что он нарубил перед уходом, так и лежали горкой у стены. Бросилась в глаза привязанная к нулуру веревка Одноглазого…
Двигаясь, как лунатик, переступила она через порог. Тьма и мрак. В потухшем очаге — мертвая зола, и душа ее — как этот погасший очаг. Стук крышки сундука о стену в гнетущей тишине был слишком громким. Достав старую, латаную-перелатаную рубаху отца, Эйки уткнулась в нее лицом. Все, что осталось от него. Где, в каких краях скитается его бесприютная, расставшаяся с непогребенным телом, а потому обреченная на долгие муки душа?
В памяти всплыли слова заупокойной молитвы, что читали старухи над Нэкэ: «Смываю с тебя все земные заботы и беды… Смываю с тебя память о прошлом…» Для последнего обряда нужны бурдюки — набрать по дороге воды; горшок с широким горлом, в котором надо будет растворить сначала соль, потом растолченный сладкий корень. И заступ, чтобы вырыть могилу. Из хлебного ларя она выгребла все лепешки. Есть не хотелось, но ведь был еще Волк — наверняка он проголодается, пока выроет яму…
Мешок получился довольно тяжелым. Тем лучше. Тяжелых мыслей будет меньше.
Пройти им пришлось порядочно: близко от деревни хоронить нельзя — мертвым не следует быть рядом с живыми, но и далеко с такой ношей не уйдешь… А солнце после грозы припекало вовсю. Едва Эйки остановилась, Волк, весь взмокший, с видимым облегчением опустил свою ношу на землю. Переведя дыхание, отошел на несколько шагов, снял ремень с висевшим на нем в ножнах коротким мечом и пристегнутым с другой стороны шлемом, но освободиться от доспехов было не так-то просто. Он нерешительно посмотрел на нее. Эйки взялась руками за застежку, мгновенно почувствовав жар молодого разгоряченного тела. Словно боясь обжечься, расстегнула ремешок… второй… третий… Он стоял, затаив дыхание, лишь ноздри его чутко подрагивали.
Все время, что Эйки искала место для могилы, Волк, лежа в траве, следил за каждым ее движением. Взгляд — как у коршуна, что высматривает добычу, паря в поднебесье. Вернее, уже высмотрел и сейчас прянет камнем вниз, выпустив острые когти… Резко обернувшись, пронзила его ответным взглядом и ощутила свирепую радость, когда Волк отвернулся — впрочем, ненадолго: через какое-то время он опять смотрел на нее. А в Дэкире люди всегда старались отвести взгляд от ведьминого отродья. И волки кинулись прочь, побросав оружие. Но в этих глазах не было страха…
Найдя место, Эйки показала: тут. Волк подошел, и ее вновь обдало жаром. Отвернувшись, сунула ему заступ, а он, отмерив три шага, наметил место будущей ямы, затем поднял голову к небу и, что-то беззвучно прошептав, ступил за очерченную им самим границу мира живых и мира мертвых, Эйки же, взяв бурдюки, направилась к роднику, который журчал, укрытый за гибкими стволами молодых деревьев, не ведая о людских напастях и бедах.
Забыться бы здесь сном… Заснуть и не проснуться. Но она отогнала от себя эти мысли. Надо набрать воды, чтобы провести обряд. И напоить Волка.
Вернувшись, Эйки увидела, что он успел углубиться в землю, хотя ему приходилось нелегко: пот заливал багровое от натуги лицо, маслянисто блестел на широкой груди. Она поспешила к нему. Подожди немного, Йару. Живому вода нужнее…
Придерживая бурдюк, кивнула: пей отсюда, и он жадно припал к нему, как ягненок к материнскому вымени. Мокрые завитки на затылке — как ягнячья шерстка… Утолив жажду, показал рукой, чтобы она вылила на него остатки. Струйки прозрачной родниковой воды побежали по загорелому телу, и он, отфыркиваясь, тряхнул головой, улыбнулся благодарно, но, не дождавшись ответной улыбки, нахмурился и вернулся к работе, вонзив заступ в неподатливую каменистую почву, а она вернулась к Йару.
Разрезая старым отцовским ножом ветхую рубаху, Эйки поежилась от пробежавшего по спине холодка и с содроганием увидела рану, через которую душа покинула тело…
Мир был неласков к тебе, Йару. Но твоя исстрадавшаяся в земной юдоли душа уже на пути к Небесным лугам, где ждет тебя мать, и при вашей встрече она не огорчится тому, что ее дитя не проводили из этого мира, как подобает. Я омою твои раны, расчешу спутанные волосы, и ты забудешь земные беды, возродившись для вечной жизни…
Волк опустил тело в яму, положил рядом торбочку с сокровищами Йару — обломком материнского гребня, ложкой, что вырезал для него Бахи, палочками от леденцов, — и земля с тихим шорохом навсегда укрыла его от глаз.
Обряд прощания был закончен, но за ним следовало провести другой. Поймет ли Волк ее намерения? Отойдя от могилы, он надевал рубаху. Эйки подождала: может, у пришельцев из-за моря есть свой обряд очищения? Но он, похоже, никаких обрядов проводить не собирался, и она начала собирать хворост, чтобы развести костер. Волк, с азартом бросившись помогать, поднял охапку сухих веток над головой, приглашая к состязанию. Вдруг наклонился, подобрал что-то. Интересно, что? Хотя какое ей дело…
Когда они набрали достаточно хвороста, Эйки, взяв в руки кремень и огниво, принялась за дело: искры брызнули, сухие ветки задымились, и разгорающееся пламя костра отразилось в устремленных на нее глазах Волка. Обошла вокруг огня три раза, прислушиваясь: не затрещит ли? Пламя было ровное, спокойное. Жестом показала: «Сними одежду». Глядя на нее, он скинул рубаху. За рубахой последовали штаны, под которыми обнаружились подштанники красного цвета, похожие на те, что у них в селении надевали на не отлученных от груди сосунков. Волк заметил усмешку, насупился. На лоб упала прядь волос, он недовольно отбросил ее назад и, сняв злополучные подштанники, отшвырнул их в сторону, а потом выпрямился, совершенно нагой. На мускулистой груди — старый шрам. Не от раны — от ожога. Но как же он был прекрасен! Юный бог, сошедший на грешную землю…
С трудом оторвав от него взгляд, Эйки взяла тлеющую ветвь и, обернув лицо к солнцу, троекратно взмахнула ею над головой Волка со словами: «Огонь, прогоняющий тьму, за помощью к тебе обращаюсь я…» Обошла вокруг него — раз, другой, третий. Легкий дымок уносился к небу. Волк, скосив глаза, наблюдал за ней. Эйки бросила ветку в костер. Теперь следовало очиститься и самой, но не при нем же это делать…
