Сергей Фомичев - Конвой

С помощью запасной оглобли крюк подвели к штанам и со второй попытки подцепили за пояс. Осторожно, стараясь не повредить, выволокли тело на дорогу. Априкорн тут же склонился над неудачливым напарником.

— Живой, — сообщил он.

— Уф! — выдохнул Дастин.

У остальных тоже отлегло от сердца.

Минут пять колдун пытался привести Сейтсмана в чувство. В ход пошли пузырьки с настойками, пощёчины и даже кончик ножа.

Наконец тот пошевелился и сел, удивлённо оглядываясь вокруг.

— Эй! — щёлкнул пальцами Априкорн перед его глазами.

Никакого эффекта. На лице наёмника поселилась слащавая улыбка дебила, да так там и осталась, о чём бы ни спрашивали его товарищи, пытаясь растормошить сознание.

Наждак магии хорошенько поработал с извилинами. Сейтсман никого не узнавал, ничего не говорил, правда, и особой агрессии за ним не замечалось. Колдун попробовал большинство из своих лекарств, но тщетно. Отреагировал напарник только на спирт, что хотя и подтвердило гипотезу о врождённой природе алкоголизма, но никак не помогло делу.

— Выберемся из леса, займусь им, — пообещал Априкорн. — Здесь и трав-то нужных не сыщешь.

Вышел спор, считать ли Сейтсмана раненым, или нет. Как воин он сейчас не стоил и гроша, но и в госпитализации не нуждался. Рыжий настаивал на контузии и с такой формулировкой отказывался грузить того в повозку с припасами. Забвение, дескать, лежанием не лечат.

Сейтсмана привязали к бочке, усадив на прежнее место. Он не сопротивлялся. Улыбался и вертел головой.

Только собрались отправиться дальше, как проблема возникла у Дастина. Сторожевой амулет, светивший с самого Киева, вдруг погас. Раньше орку не нравилось, что тот всё время фонит, а теперь он нервно теребил янтарный глазок когтем, опасаясь, что амулет окончательно сдох.

— В порядке, — заключил Априкорн после осмотра.

— Значит, не сунулись злодеи в туман-то! — довольно пробурчал орк.

— У них не оказалось с собой сгущёнки, — заметил Рыжий.

Сейтсман улыбался до ушей.

Ещё день и две ночи пробирались они через лес. Страху натерпелись немало, но обошлось без серьёзных стычек. Одну из них, когда стая диких собак напала на головную повозку, Волошек умудрился проспать. Априкорн разобрался сам, отпугнув собак волшбой. А вот пятнистую кошку колдун разглядеть опоздал.

Тварь соскользнула с сосновой ветки и оказалась на бочке Ксюши и Хельмута. Наёмники притаились, выставив вверх мечи. Лезть на бочку они не решились. Выручил Эмельт, выпустив через головы товарищей несколько стрел.

Кошка рыкнула и свалилась на дорогу, прямо под копыта последней пары лошадей. Те дёрнулись в сторону и чуть было не утащили повозку с дороги. Волошеку с трудом удалось их удержать, а Жирмята, свесившись, подхватил кошку за хвост и забросил в повозку.

— Эмельту на воротник, — пояснил он.

Однако часом спустя, когда Рыжий протянул трофей эльфу, тот, забрав только стрелы, выбросил мёртвого зверя в туман.

— Не стоит ничего брать отсюда, — мрачно сказал он.

Рыжий насупился, но смолчал. Андал же не выдержал.

— Ну и зря, — заметил он. — Хоть бы хвост оставил. Пришил бы к шапке на хоблинский манер. Чeм не наряд?

Эмельт его проигнорировал.

На третий день туманная земля закончилась. Повозки выбрались на открытую местность, и наёмники наслаждались панорамой.

— Ну, вот и всё, — вздохнул Дастин. — Считай, главные опасности мы миновали. Дальше легче будет.

Прошла неделя, как они покинули Киев. «Половина пути, половина работы, — лениво размышлял Волошек, — хоть позади, хоть впереди. Впрочем, что было — известно, а вот что предстоит — о том лучше не загадывать».

Небо в этот день улыбнулось наёмникам. Блаженной улыбкой Сейтсмана. Тучи откочевали за горизонт, предоставив солнцу свободу. Сырость за час другой изошла паром. Стало тепло. Лес наполнился гулом насекомых, спешащих облететь раскрывшиеся цветы. Умиротворённое настроение передалось всем и Дастин, выбрав большую поляну, поставил конвой на длительный отдых.

Лошадей пустили на вольный выпас. Сейтсмана развязали и уложили на кусок брезента. Он по-прежнему улыбался. Зато все стоящие рядом морщили носы. Вонял наёмник теперь почище Хельмута. Двое суток товарищи опасались отпускать контуженого по нужде.

— Постарайся до вечера привести его в чувство, — сказал колдуну Дастин. — Обуза нам ни к чему.

Тот кивнул и принялся рыться в мешке. На свет появились разноцветные камушки, сушёные хвосты, ободранные перья, пузырьки с настойками, баночки с мазями и прочие атрибуты ведовства.

— Кое-какие травы надо будет поискать здесь… — вслух подумал колдун.

Помощи ему не потребовалось. Наёмники разбрелись по поляне. Одни занялись починкой одежды, другие решили отоспаться, кто-то, скинув плащ да сапоги, улёгся просто так — полежать на земле, не ощущая спиной дороги. Андал, тот и безрукавку снял, подставив солнечным лучам волосатое тело.

Великое дело днёвка.

Всеобщее безделье, кроме колдуна, не затронуло лишь братьев, которые вызвались приготовить какую-то особенную, фирменную похлёбку.

Волошек разулся и, наслаждаясь прохладой травы, прогуливался по поляне безо всякой цели. Блаженство продлилось недолго. Сперва начали чесаться щиколотки, потом колени, а скоро зуд охватил и всё тело. Ему пришла в голову мысль искупаться. Ручей — вот он, рядом, нужно только отыскать место, где ила поменьше. Он пошёл вверх по течению и углубился в лес.

Топкий берег скоро сменился песком. Ручей стал мельче, но шире и как будто бы чище. Изменилось и всё вокруг. Стало светлее. Подлесок сошёл на нет, оставив подпирать небо редкие старые сосны. Высокая трава уступила место мягкому серебристому мху.

Пейзаж напомнил Волошеку родные края. Бор, где в детстве играл он с друзьями в рыцарей и разбойников, где любил гулять, мечтая о приключениях и битвах. Он сполна нахлебался и того и другого. Целый год только и делал, что куда-то пробирался, чего-то добывал, сражался, голодал… Лишь теперь, получив передышку, он осознал, как надоели ему все эти приключения, как манит спокойствие дома.

Размышляя, он забрёл далеко от поляны и вдруг увидел Ксюшу. Девушка лежала на мелководье в одной рубахе, которая пузырилась и колыхалась от слабого течения. Подбородок волнорезом рассекал поток и вода тонкой плёнкой стелилась по лицу, оставляя торчать островок носа.

Услышав шорох шагов, девушка села. И улыбнулась товарищу. Впервые увидев на её лице не ухмылку, а простую улыбку, Волошек отметил, что та Ксюше очень идёт.

Вода, искрясь на солнце, сбегала по длинным pаспущенным волосам. Рубаха прилипла к телу, открывая Волошеку круглые плечи, острые груди, колени, торчащие из воды.