— Ты считаешь, что они дадут новое добро? Оно будет отличаться от прежнего?
— Они лишь обозначат его, укажут направление, мой шэл. Этого будет достаточно для того, чтобы мы отринули грех, в котором живем.
— Ты глуп.
— Мой шэл как всегда прав, — с готовностью согласился Вптерон. — Я недостоин судить о таких вещах. Я пытаюсь это делать лишь в меру своих сил и веры.
— Веры в то, что миром должно править добро? — Крэйн сделал глоток из чаши, чтобы промочить горло. Сегодня фасх не радовал его. — Это суждение карка, а не человека. Вера всегда слепа, она не терпит сомнений. Карки живут стаями и верят своему вожаку, у человека же есть разум, который позволяет ему делать свои суждения. Но ответь мне, если Ушедшие столь стремились к добродетели, почему же они покинули нас, увидев, что добродетель в этом мире уже потеряла цену? Если они отвернулись от нас, значит, надежды уже нет. Не потому ли они освободили свое место, что убедились — нет разницы между грехом и добродетелью, как пусты сами понятия добра и зла? Может, поэтому они и предоставили нас самим себе, что рассудили — добро и зло не два полюса огромного шара, как принято считать, а лишь крохотные частицы внутри каждого из нас?
Витерон заглянул в пустую кружку, несмело наполнил ее на два пальца из кувшина. Если хмель и действовал на него, то это было незаметно, разве что щеки немного порозовели. Сидел он по-прежнему ровно, спрятав под столешницей набухший живот и скрестив на груди руки, словно демонстрируя смирение и покорность шэлу. «Обрадовался возможности набить брюхо, а теперь трусит, — думал Крэйн, поглядывая на жреца. — Теперь-то его пробрало, сообразил, что пустыми словами об Ушедших не отделаешься. Теперь, наверное, проклинает свою доверчивость и коварного шэла, заманившего его в ловушку».
— На все воля Ушедших, — наконец изрек Витерон. — Они сотворили этот мир, и они дали нам знание о том, что есть добро. Сколь мы рождены по их воле, нам остается только следовать ей во всем.
— То есть подчиняться.
— Мой шэл как всегда прав.
— Я вижу, ты все же глупец, Витерон. Твои рассуждения о добре смешны и наивны. Твоя вера — слепое подчинение, а силы разума не хватает для того, чтобы мыслить самостоятельно.
— Каждый из нас грешен, — покорно согласился Витерон. — В том числе и жрецы.
— А я грешен? Я уже спрашивал тебя, но не получил ответа.
— Я уже говорил моему…
— Ты пришел в город не сегодня, — размышлял Крэйн, не глядя на него, — городские ворота должны быть еще закрыты. Значит, должен был хоть что-то слышать обо мне. Чудовище из тор-склета? Так меня называет чернь? Ну же, говори.
Румянец на щеках Витерона подернулся бледностью, потух.
— Что вы, мой шэл… Зачем вы так говорите? Вас любят и уважают в народе, если ничтожные тайлеб-ха и осмеливаются помянуть вас недобрым словом, эти слова не остаются в сердцах тех, кто помнит вас и чтит ваш славный род.
— Ты лжешь мне, Витерон. Лгать в глаза шэлу Алдион опасно.
Витерон согнулся и словно даже стал меньше ростом. Даже его пухлые щеки, казалось, ушли на добрый палец внутрь, кожа посерела, как у мертвеца.
— Боюсь, до меня действительно доходили какие-то слухи, однако я, зная…
— Не думаю, что большая часть этих слухов ложна, — холодно сказал Крэйн. — Чернь всегда преувеличивает, но редко лжет открыто. Ты должен был слышать немало обо мне. Как ты думаешь, если в наш мир придут новые боги взамен Ушедших, что останется мне? Станут ли они судить меня, исходя из тех понятий добра и зла, которые столь крепко закрепились в твоей чернолобой голове?
Витерон залепетал что-то, его голос напоминал бульканье воды в большом кувшине. Крэйн смотрел на него с презрением, тонкие губы искривила усмешка.
— Убирайся. Ты надоел мне, жрец. И я надеюсь, что ты покинешь Алдион быстрее, чем я позову дружину. В противном случае тебе понадобится заступничество всех Ушедших, вместе взятых.
С неожиданной прытью Витерон вскочил из-за стола, оставив недопитый фасх и надкушенный плод туэ. Отвесив несколько быстрых поклонов, он бросился к двери, и его отвратительный раздувшийся живот колыхался на ходу. Крэйн поднял было кружку, чтоб запустить ему вслед, но передумал. В сущности, этот хитрый обжора ничем не хуже остальных. Расчетлив, знает свое место в жизни и не стремится забраться выше. Скорее всего он проживет долго. Но боги, неужели он говорил серьезно? В его голосе была искренность, но не ровная искренность человека, который верит в свою правоту и не боится выставлять ее на показ, а мягкая скользкая искренность неуверенного, но отчаянно надеющегося. Что ж, если таковы внутри все жрецы, у Ушедших просто не было выбора.
Когда на землю упали первые лучи Урта, тор-склет переменился. В мертвенном синем свете восходящего светила он казался еще острее и угловатее, чем при свете Эно, узкие жала башен встали над ним, как огромные шипы, пронзающие небо, непоколебимые и угрожающие. Возвышаясь над городом, он бросал густую жирную тень на шалхи черни.
Но внутри было светло от гроздей свежих вигов, висящих вдоль стен, и всей силы Урта хватало лишь на то, чтобы заглядывать в широкие окна. В большом зале было шумно и людно. Не меньше полусотни человек пировало за большим деревянным столом, оживленные голоса, утробно звенящие, как сталкивающиеся эскерты, почти заглушали музыку виндал. Над столом царил дух фасха и мяса, он перебивал даже едкий запах пота. Здесь были и мужчины, и женщины, в свете вигов их лица казались причудливо искаженными и плоским и, словно они были частью картины, но выпирали за грань холста.
Даже воздух казался необычным, плотным и густым, как соус из плодов туэ, им было тяжело дышать, но он вдыхал в кровь радость и сладкую дрожь.
— Неплохо, — заметил Лат, когда они с Крэйном покинули гостей и отошли в сторону. — Я замечаю, что визиты вежливости к Орвину участились. Каких-нибудь десять десятков Эно назад здесь не собралось бы и половины.
— Это было предсказуемо, — кисло улыбнулся Крэйн, всматриваясь в лица. — Спешат засвидетельствовать уважение будущему шэду. Вот увидишь, их станет еще больше.
— Да, скорее всего ты прав. Не думаю, что среди них многие испытывают теплые чувства к роду Алдион. Однако Орвин не выглядит грустным, хотя думаю, что он прекрасно понимает ситуацию.
— Я бы даже сказал, что он весел. Посмотри на его лицо.
Лат усмехнулся.
— Вижу.
— Всмотрись, он упивается каждой каплей внимания. Глаза, посмотри на глаза… Боги, он ведет себя так, словно уже стал шэдом!
— Будь справедлив к нему, Крэйн. Мы оба знаем, что даже сейчас власти у него больше, чем у шэда, его слово выполняется быстрее, чем слово Риаен. Он воспринимает внимание как должное.
