– Досадно знать, Альберт, что ты приходишь в свой дом только для того, чтобы приготовить еду и прибраться, – вдруг вслух сказал он самому себе. – Вот бы тебе еще за это платили. А что? Лиа работала на Лиама, и все ее устраивало. Ну, до поры, до времени.
Марта спустилась незаметно, поэтому он увидел ее, сидящую за столом, только когда повернулся, чтобы поставить тарелки с запеканкой на стол.
– Если ты думаешь, что ты никому не нужен и все тебя бросили, это не так.
Она взяла вилку и нож, повозила ими по тарелке. Альберту показалась, что Марта не очень хорошо действует пальцами.
– Давай помогу.
Альберт вздохнул, сел напротив, пододвинул к себе материнскую тарелку и принялся нарезать запеканку. Марта задумчиво за ним наблюдала, переводя взгляд с сосредоточенного лица на нож с вилкой.
Говорить, в общем-то, было нечего. Марта слышала почти все, что тревожило Альберта, в остальном же знала не больше него. И меньше всего Альберту хотелось слышать о том, что всех нужно понять и простить. Понимать-то уже некого было. А те, кто остались в городе, вряд ли могли что-то объяснить.
Вот тебе и сердце города, мрачно подумал он, сосредоточенно пережевывая резиновую на вкус корочку запеканки. Но только когда не стало головы, не стало и города.
– Вот и все, – Марта подвела под его мыслями жирный итог: конец всему. – Спасибо.
– Что? – Альберт отвлекся от упаднических мыслей и удивленно посмотрел в ее опустевшую тарелку. – А. Пожалуйста. Я сейчас помою.
И принялся усиленно жевать свою порцию. Она была небольшая, но совершенно неподатливая.
– Недожарил, – мягко подсказала Марта сыну, тот согласно кивнул.
Влив в себя остывший чай и оставив Марту допивать свой, Альберт взял тарелки и присел над ведром, размазывая жидкую пену по тряпке. Марта тихо хлюпала чаем за его спиной и почему-то ужасно раздражала этим. Пить чай она могла долго и со вкусом. Терпко пахло молоком.
Допив и поднявшись с места, Марта поднялась и, потрепав сына по волосам, ушла наверх. С каждым днем она ходила все медленней, но тем охотней.
Поглядев на свое отражение в мутной воде, Альберт потер лоб и поднялся. Взял ведро, вышел с ним на задний двор, вылил все в компостную яму. Походил немного по двору, разминая ноги – он совершенно не знал, чем себя занять. Наконец Альберт перевернул ведро, поставил его посреди изрядно пожухлой травы и сел, спрятав руки в рукава кофты.
Хотя дождь закончился, землю кругом развезло, а воздух стал влажным и холодным, так что долго Альберт не высидел. Поднялся, потирая руки, и тут же привалился к стене.
Ему показалось, что земля под ногами пошла волнами, а затем и вовсе выгнулась дугой. Альберт отскочил от стены, потому что его вдруг запорошило побелкой. Он потер глаза от белых хлопьев и огляделся.
Кажется, все.
После десятка толчков земля и гора пришли в некоторое равновесие, Альберт поспешно вошел в дом, перешагнул через разбитую кружку, упавшую со стола, и поднялся к матери.
Марта сидела на кровати, укрытая одеялом, на нее небольшое землетрясение, кажется, не произвело особенного впечатления.
– Ты в порядке, Альберт? – она улыбнулась и расправила одеяло на коленях. – Это даже смешно было, не то что пятнадцать лет назад. Вот тогда трясло так трясло. Да ты и не помнишь, наверное?
– Не помню.
Альберт прислонился плечом к двери, глядя на улыбающуюся Марту. Ее совсем не напугало то, что повергло в ужас самого Альберта. Старшее поколение вообще было на удивление спокойным в отношении ко всему. Возможно, правда, сейчас стало жить куда проще, чем раньше. Только Альберта это ни капли не утешало. Ему казалось, что каких-то пару лет назад жизнь была совсем другая.
Конечно, так оно и было. Был жив Тиль, глава семьи, Юнга и Карел всегда были рядом, Петерс была просто соседской девчонкой, а проблемы взрослой жизни казались такими страшными и далекими.
Они и сейчас кажутся страшными. Только теперь их нужно решать, и нет ни отца, ни брата, ни сестры.
А о Пет он решил пока что не думать. Очень хотелось с кем-то поговорить, и Альберт пообещал себе обязательно зайти к Лиа. Вряд ли она в своем счастливом браке сможет что-то посоветовать, но хотя бы выслушает и посочувствует. Или хотя бы просто выслушает, а там уже не важно.
Уже выйдя в коридор, Альберт подумал, что ему было бы очень интересно поговорить с Дааном, так, чтобы рядом никого не было. Но это, к сожалению, могла только Лиа, а теперь, похоже, еще Джои. А Даан должен был быть потрясающим собеседником – главное, что он умел слушать, а не только говорить. Обратным, бывало, грешила его прекрасная жена.
Альберт вошел в комнату Юнги и огляделся. Уходя, она убрала все вещи в ящики, которые стояли в углу. Кажется, что здесь и не жил никто с того момента, как дом был построен. На столе, шкафах и ящиках лежал сантиметровый слой пыли. Подойдя к столу, он нарисовал пальцем на столешнице дорогу, пересек ее двумя еще такими же, указательным и средним пальцами пробежался по этой улице, оставляя следы, и рухнул вниз.
Здесь делать было нечего.
В комнате Карела никто не убирался. Просто потому что было некому.
Карел ушел так, будто собирался вернуться самое большее через пару дней. На столе оставил свои книги, вещи кое-как распихал по полкам. Даже пыль напоследок не протер. Вздохнув, Альберт принялся вынимать его одежду, перетряхивать и заново складывать, но уже аккуратно, и укладывать на полку. Самое смешное, что сам он не убирался в своей комнате не меньше, наверное, месяца. Смел со стола весь мусор, книги сложил в аккуратную стопку на краю.
Альберт пододвинул к себе стул, сел, выдвинул ящики и взялся за дело. Вытащил все бумаги, пакеты и пакетики, мотки ткани и свалявшиеся клубы пыли, принялся отбирать мусор.
Карел никогда не вел никаких важных документов, поэтому все, что Альберт нашел, было всего лишь ворохом заметок, написанных настолько мелким и невнятным почерком, что он не стал даже ломать глаза, просто сразу убрал все в одну сторону.
Под руку ему подвернулся лист плотной желтой бумаги, сложенной в четыре раза. Альберт, никогда не видевший такой, развернул и нахмурился. Наверное, это было что-то важное и чрезвычайно умное, но рубленые черточки совершенно ни о чем ему не говорили. Он так и не смог ничего прочитать, поэтому отложил бумажку в ту же стопку, где лежали записки Карела. Все остальное было совершенно ненужным хламом: комки грязи, что-то наверняка съедобное, но сейчас беспросветно засохшее, сухие дубовые листки, комки бумаги.
Собрав в охапку записки брата, Альберт спустился вниз, оставил бумаги на столе, сам взял мокрую тряпку и метелку и вернулся назад. Сметая мусор в один угол, он думал о том, что бумаги вполне могут оказаться дневником Карела, и тогда он, сломав себе все глаза, обязательно узнает то, что ему никто не хочет рассказать.
