А сейчас, под насмешливым взглядом полуэльфа, он почувствовал себя очень неуверенно. Конечно, способностей рыцаря даже непосвященного вполне хватило бы на то, чтобы разглядеть проклятие, но, во-первых, для этого надо было специально проклятие искать, а во-вторых, если оно было наложено кем-то действительно могущественным, то Гундольф мог этого проклятия и не заметить. Стоит ли упоминать о том, что специально смотреть, не проклят ли Талеанис, у него повода не было?
— Я обнаружил бы проклятие, — повторил он.
— Уверен? — в голосе Мантикоры на миг мелькнуло что-то вроде… надежды?
— Если проклятие наложено не магом или сущностью, в разы превосходящей меня по уровню — то да, — Гундольф все же нашел способ выкрутиться. — Я, конечно, могу специально посмотреть — но результата не гарантирую. А что?
— Да ничего, — полуэльф как-то поник, и вновь отпил из фляги.
Врет он все, — думал Талеанис, тоскливо глядя в огонь. — Ничего бы он не увидел. Предсмертное проклятие такой силы… брррр! И в самом деле, не увидел. Не с чего ему было исчезать. И что мне теперь делать? Мало было Маалинни с ее проклятием, мало было Левиафана, которого я должен уничтожить, мало было Маар-си, который держит в заложницах мою Лианну, мало того, что меня обложили со всех сторон — дернусь против Левиафана — пострадает Лианна, попробую спасти ее — меня настигнет проклятие, так еще и этот Ярлигов меч! Ох, Растэн, вот не на кого было тебе его повесить?
— Ты полагаешь, что ты проклят? — тем временем поинтересовался Гундольф. Очень уж ему хотелось побольше узнать про их загадочного спутника, и в особенности — про то, как полуэльфу удалось уговорить рыцаря взять его с собой.
— Я не хотел бы об этом говорить, — резко бросил Мантикора, зло посмотрев на собеседника. — Это… личное.
— Как скажешь, — Грифон с усмешкой пожал плечами.
Над поляной вновь повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь потрескивание поленьев в костре.
Ее сумасшедший бег прервался лишь тогда, когда поле вдруг закончилось, и Арна вылетела на берег небольшого озера. Резко остановившись, девушка рухнула на траву, судорожно глотая слезы.
— Создатель, да что со мной творится? — шептала она, пытаясь успокоиться. — Почему я не могу контролировать себя? Откуда во мне взялась эта злость, эта ярость, эта… надменность! Зачем я вступила в такой дурацкий спор? Что это вообще было?
Танаа переполняло отчаяние. Почти самое страшное, что с ней, по ее мнению, могло случиться — это потеря самоконтроля. Потеря возможности трезво мыслить, и объективно оценивать происходящее. Ведь если она так сорвалась однажды, то это может повториться и в другой раз, когда жизненно необходимы будут незамутненный разум и полностью адекватное ощущение происходящего. А в таком состоянии она может сделать и самое страшное — неверно оценить кого-то, и… покарать невиновного!
Вскочив, Арна быстро разделась, и бросилась в озеро, надеясь, что хоть холодная вода поможет взять себя в руки.
Как ни странно, но и правда помогло. На берег Танаа вышла уже полностью спокойной. Не одеваясь, она легла на траву, раскинула руки, и, глубоко вдохнув, погрузилась в медитацию.
Тяжелые волны одна за другой медленно накатывали на берег, смывая с золотистого песка мусор и мелкие камешки, обрывки ила и щепки, плавник и палые листья, принесенные ветром из леса. Мерный плеск дробил минуты на мгновения, и от волны до волны проходили один за другим растянутые в вечность отрезки времени. Где была ошибка? Где сбой? Где что-то пошло не так, как должно было идти?
Где- то в стороне медленно — одно слово в век — говорил Гундольф. "Откуда вы знаете все это?". Здесь, в плеске волн, сейчас распростерлась вся сущность Арны, все ее действия, помыслы, реакции — все, что составляло ее существо. Каждая эмоция, каждое чувство ее, развернутое и вычлененное даже не по секундам — по мгновениям.
"Откуда вы знаете все это?".
Легкое ощущение покровительства по отношению к этому юноше. Некоторый стыд за то, что она знает так многое, когда им, не менее достойным, приходится гордиться теми обрывками, что Танаа сочли возможным позволить им знать. Слабый отголосок обиды на родной Орден — за то, что лишили ее возможности жить нормально, любить и быть любимой, быть свободной — и дали только Долг, которым невозможно пренебречь — чувство, сравнимое с набегающим иногда на солнце облачком в ясную погоду — затенило на минуту, и растаяло бесследно. Грусть от понимания того, что сейчас скажет Гундольф, как будет кичливо заявлять, что Орден Грифонов уж все-то знает, а если Орден чего-то не знает, то этого попросту нет. Боль — он будет говорить эти слова, прекрасно в глубине себя понимая, что это неправда, но так надо говорить, потому что так положено. И она будет ощущать эту его боль от необходимости лгать себе и другим, и ей самой тоже будет больно от того, что кто-то вынужден вот так вот лгать…
Стоп!
Темная, яростная волна из самой ее души. Поднялась, сметая все на своем пути — стыд, обиду, грусть, боль — и накрыла сознание, подчиняя все одному лишь желанию — желанию… чего?
Море всколыхнулось, волна последний раз ударила в берег — неуверенно, почти неслышно. Медитация не могла дать ответа, который искала Танаа.
Едва Арна открыла глаза, как ее на миг охватило желание тут же уйти обратно, погрузиться в собственное сознание, исчезнуть из этого мира. Боль, тягучая и обволакивающая, не-физическая, подчинила себе. Хотелось свернуться клубочком, и тихо скулить. Никому не нужен, обложен со всех сторон, загнан, как олень гончими псами. Вокруг — невольные враги, и никто не поймет, никто не вступится, никто… да и не надо! Должен сам, должен быть сильным! Но почему так больно, так страшно? Почему так хочется стать маленьким щенком, и всласть поскулить, забившись в угол?
Усилием воли Танаа отогнала наваждение. Прикрыла глаза, вслушиваясь в эмоциональный фон, попыталась понять, чьи чувства поймала.
Мантикора.
Быстро одевшись, Арна побежала к лагерю. Сейчас она должна быть с друзьями.
Вернувшись к костру, Танаа застала Орогрима, Талеаниса, и Гундольфа в отвратительнейшем настроении. От них волнами исходили злость и досада.
— Что случилось? — осторожно поинтересовалась она, подходя ближе.
— Пленники, — коротко ответил полуэльф. — Они исчезли.
— Как?
— А Ярлиг их знает, — зло бросил он. — Просто исчезли, как будто их и не было. Вместе со всем оружием и одеждой — одни веревки остались… Даже их вещи, которые лежали в стороне, и те исчезли!
