Я двинулась было из гостиной в спальню, но замерла на пороге.
— Думал, он уже никогда не уберётся, — заявил Сиех, с ухмылкой восседая прямо посередине постели.
Медленно дыша, я сделала глубокий вдох.
— Доброго дня, лорд Сиех.
Надувшись, он плюхнулся на живот и состроил обиженное лицо, уместив скрещённые руки под голову.
— Ты не рада меня видеть.
— Мне крайне интересно, что такого особенного я сотворила, дабы заслужить божественное внимание. Тем более того, кто отвечает за игры и проделки.
— Я не бог, помнишь? — Он нахмурился. — Обычное орудие. Более подходящее определение, чем ты думаешь, Йин, — и адски болезненное для Арамери. Они от ярости так и пашут, едва заслышав это. Неудивительно, что тебя называют дикаркой.
Я присела на рабочий стул рядом с кроватью.
— Матушка частенько поговаривала, что я изрядно туповата, — сказала вполголоса. — Так зачем вы здесь?
— А нужна причина? Может, мне просто нравится обретаться от тебя неподалёку.
— Сочла бы за честь, будь это правдой, — сказала я.
Он рассмеялся, высоко и беззаботно.
— Это правда, Йин, хоть верь, хоть нет. — Он вскочил и запрыгал по простыням.
Хмм, а пробовал ли кто-нибудь его отшлёпать? Хотя бы изредка.
— Но..? — В существовании «но» я была уверена. Абсолютно.
После третьего прыжка он остановился и оглянулся, изогнув губы в лукавой улыбке:
— Но это не единственная причина моего визита. Другие прислали меня.
— Для чего?
Он спрыгнул с кровати и, подойдя к стулу, упёрся руками мне в колени, заставляя наклониться. Он всё ещё улыбался; но было в этой улыбке что-то трудноопределимое… вовсе не детское. Совсем не детское.
— Релад тебе не подмога.
Живот свело в тревоге. А не подслушивал ли Сиех всё это время наши с Т'иврелом беседы? Или все мои тщетные потуги выжить столь очевидны? Болезненно очевидны.
— Вы уверены?
Он пожал плечами.
— А почему нет? Ты же бесполезна для него. Просто Релад по уши погряз в играх со Скайминой, ему не с руки отвлекаться. Час — правопреемства, имею в виду, — на носу.
О том я и подозревала. Можно подумать, была иная причина притащить меня сюда. Оттого, вероятно, семья и держала под рукой скриптора (ведавшего и нотариатом), кабы Декарта не помер невзначай, спутав планы. Вполне себе весомая причина и для другого — отправить на тот свет заодно и матушку, после двадцати-то лет свободы. У деда не так уж много времени связать концы с концами.
Внезапно Сиех взобрался в кресло, ко мне на колени, крепко обхватив те своими. От неожиданности я вздрогнула — и потом ещё раз, когда он, обрушившись всем весом, прижался ближе (и теснее), опустив голову на моё плечо.
— Какого ты?!..
— Пожалуйста, Йин, — прошептал бог.
Я чувствовала, с какой силой сжимают ткань рубахи обнимающие меня руки. Подобно тому, как отчаявшееся дитя ищет простого тепла. Ну, что тут поделаешь? Я и не заметила, как гнев подевался сам собой. Сиех вздохнул и прижался сильнее, словно наслаждаясь моим молчаливым присутствием. Приветствием.
— Просто позволь мне немного побыть так.
Словом, так я и сидела, не зная, то ли дивиться, то ли сомневаться.
Думала, уже заснул, когда он наконец пробормотал:
— Кирью — сестрица Кирью, наш лидер, за неимением другого, — приглашает тебя.
— Зачем?
— Ты ищещь союзников.
Я подпихнула его в бок, и он, отлипнув, уселся мне на колени.
— О чём это ты? Никак себя предлагаете?
— Может быть. — И зыркнул хитро туда-сюда. — Узнаешь, когда встретишься.
Я сузила глаза в самом грозном — ну, я надеялась, — из своих взглядов.
— Зачем? Та же сам утверждал, что я бесполезна. Что вы надеетесь получить от союза со мной?
— В… у тебя есть кое-что важное. — сказал Сиех, посерьёзнев. — Кое-что, что мы могли взять силой, — но для нас это не выход. Мы не Арамери. Ты выказала себя достойной уважения, и поэтому мы просим, надеясь на твою добрую волю.
Я не спрашивала, чего они хотят. То был их козырь, тщательно приберегаемый до встречи со мной наедине. Меня снедало бешеное любопытство — и возбуждение, ибо он был прав. При всех прочих Энэфадех — на редкость могучие (и хорошо осведомлённые) союзники. Пускай и спутаные по рукам и ногам. Но я покуда не решалась высказаться со всем рвением и пылом. Сиех далеко не наивный ребёнок, каковым успешно прикидывается. И тем паче не так нарочито безучастен, как делает вид.
— Я рассмотрю вашу просьбу, — сказала я самым величественным тоном, что смогла из себя выдавить. — Пожалуйста, передайте леди Кирью, что дам ответ не позже, чем в три дня.
Сиех рассмеялся и, спрыгнув с меня, вернулся на кровать. Свернувшись клубком, он улыбнулся:
— Кирью готова была презирать тебя. Думала, ты тут же уцепишься за выпавший шанс, а теперь ей самой придётся побеситься в ожидании!
— Альянс, заключённый в страхе или спешке, недолговечен, — твёрдо сказала я. — Мне нужно время всё обдумать, прежде чем рисковать. В моём положении у меня нет права оступиться, сделав неверный шаг. Не вам ли, Энэфадех, не знать этого?
— Понимаю, — согласился Сиех, — но Кирью благоразумна, в отличие от меня. Она делает то, что считает мудрым. Я же — то, что весело. — Он пожал плечами, потом зевнул. — Могу я иногда спать здесь, с тобой?
Я открыла было рот, но вовремя спохватилась. Паршивец столь хорошо играл в невинного ребёнка, что я едва не ответила безотчётным согласием.
— Не уверена, что это будет правильным… приличным, — сказала наконец. — Вы много старше меня, однако, определённо, несовершеннолетни. В любом случае, подобное грозит скандалом.
Его брови взлетели к самому лбу. Затем он расхохотался, перекатившись на спину и замотав головой. Смеялся он долго. Настолько, что стало слегка раздражать. Я встала и вышла к входной двери, вызвать слугу и заказать обед. Две порции. Из вежливости, хоть я и не знала, что едят боги (или кто там он ещё) — и едят ли вообще.
Когда я вернулась, Сиех уже успокоился. Сидя на краю кровати, он задумчиво рассматривал меня.
— Я мог бы быть старше, — предложил еле слышно. — Если ты так хочешь, конечно. Мне не обязательно быть ребёнком.
Потрясённая, я молча смотрела на него, не зная, какое чувство возьмёт верх. Жалость или тошнота. Или оба сразу.
— Я хочу, чтобы ты был собой, — выдавила с трудом.
На лице его стыла мрачная уверенность.
— Невозможно. Пока я здесь, в этих оковах. — Бог коснулся груди.
