Он стоял, ничего не понимая, а она захлебывалась в рыданиях, размазывала по лицу слезы, оставляя на лбу и щеках грязные разводы. Желание тут же пропало, он подошел к ней, отстегнул пояс с саблей, кинул его в сторону и сам сел в копну сена рядом с плачущей девушкой.
— Боже мой, я такая дура! Какая же я все-таки дура! — донеслось до него сквозь рыдания.
Он обнял ее за плечи, прижал к себе, стал гладить по голове, укачивая, как ребенка, но она только горше заплакала.
— Да что ж такое случилось, солнце ты мое горемычное?
Она стряхнула с себя его руки, порылась в складках юбки, вытащила из кармана платок, громко высморкалась, и все еще продолжая всхлипывать, начала рассказывать:
— Ты не понимаешь… это все очень сложно… правда… я… я думала раньше, что я особенная… что я не такая, как все…
— Все так поначалу думают, это обычное дело.
— Нет, я же, правда, была не такая… Я думала, что у меня есть призвание — помогать людям… Я все думала, что вот сейчас я забочусь об отце, о мачехе, о сестрах, о нашем доме, а потом я вырасту, и буду делать что-то очень нужное, полезное… Не для семьи, а вообще, для всех людей. Когда у меня получилось сделать платье из яблони, я подумала, что мое призвание творить волшебство… но потом поняла, что ведь это правда — что волшебство все равно никого не может спасти и сделать счастливым… Потом я поступила к Марион и думала, что буду теперь шить платья, которые будут делать людей лучше и красивее, и это будет главным делом моей жизни… а оказалось…. оказалось…
И она опять залилась слезами.
— Оказалось, что я просто дура!.. Обычная дура!.. — неожиданно она рассмеялась сквозь слезы. — Обычная дура, которая больше всего на свете хочет выйти замуж… и… и родить от тебя ребенка…
Она уткнула лицо в ладони и, скользнув вдоль его руки, упала ничком в сухую траву, продолжая сотрясаться в рыданиях.
Вот так живешь, влюбляешься и по наивности думаешь, что ответное признание — это все, что тебе нужно. А оно вон как бывает! Словно обухом по голове, словно ножом в сердце, так что собственное безответное чувство отзывается в ответ болью. Он протянул руку и погладил ее по вздрагивающей спине.
— Малыш, послушай меня. Ты хорошо сделала, что сказала это. Но ты не права, если думаешь, что испытывать такие чувства — банальность. Чувство всегда неповторимо, потому что неповторима ты сама. Да и тот, кто вызывает такое чувство, тоже неповторим. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Я несколько раз испытывал его, и каждый раз это было, как бездна. Словно вдруг открываешь у себя в груди бесконечное ночное небо с мириадами звезд и вселенных. И каждый раз это было разное чувство.
Слушая его, она села, поправила одной рукой волосы. Дослушав, покачала головой, внимательно глядя на него грустными заплаканными глазами.
— Да, так и есть. Бездна.
Взяла его руку и приложила к своим ребрам слева.
— Ну, да! Сердце! — улыбнулся он. — Мое по тебе, между прочим, тоже болит, мерзавка! — сказал он со смехом. — Не хочешь, чтоб твое болело, давай меняться!
— Меняться? — она уже сама смеялась, размазывая остатки слез по лицу.
Он наклонился и поцеловал ее в заплаканные глаза, покрыл поцелуями ее грязные в веснушках щеки.
— И вообще не смей больше плакать! Я же тебе сказал, что все устрою. Мне нужен всего лишь год, не больше. Смотри, они уже ходят к тебе за помощью!
Она вздохнула, пожала плечами.
— Когда ты рядом, мне так хочется верить, что все возможно.
Он привлек ее к себе, крепко обнял и поцеловал ее в растрескавшиеся губы, одновременно шепча:
— А ты не думай, и просто верь. Главное, сама, смотри, ничего не испорти. А то, что это за история с цветами?
— Что такое? — шепотом спросила она.
Он встал, вышел из сарая. Через минуту вернулся, жуя яблоко, с газетой в руке. Второе яблоко на ходу кинул ей, и она его с лету поймала. Потом он опять сел рядом и развернул перед ней заметку.
— Наследник престола не может жениться на ведьме, — со вздохом заключил он. Она молча кивнула.
Потом он повез ее домой. Посадил верхом, предварительно вытряхнув ее из этих громоздких башмаков, и теперь всю дорогу мог, скосив глаза, наблюдать в непосредственной близости от себя ее голую иссеченную травой лодыжку.
— Как родители?
— Как всегда. Ругаются.
— Мои тоже. Причем, как всегда, преимущественно в одну глотку.
— Нельзя так говорить о родной матери.
— Наверное. Но она, когда говорит с отцом, свою речь точно не подвергает цензуре. Что поделать, дочь бывшего торговца досками! Даже не верится, что женились, если и не по большой любви, то уж точно по взаимной симпатии.
— Да, мне тоже с отцом и мачехой всегда это было странно.
— Интересно, что же будем делать мы, когда будем ссориться?
Она хмыкнула.
— Газеты, наверное, как всегда читать. Разные.
— Ты — консервативные, а я — радикальные.
— Не-е-ет, наоборот! — рассмеялась она.
— Хочешь заставить меня читать "Вечерний Оберау"? Да мне их всех передушить хочется, когда я эту оберточную бумагу в руки беру!
— Вот-вот! Газеты и политика для того и существуют, чтобы было на кого ругаться.
— А ты, значит, будешь читать "Колокол Оберау" и хихикать над их верой в прогресс человечества?.. Но, впрочем, это ты хорошо придумала, — и он пожал ее маленькую ступню в кожаной туфельке. — А жить будем в городе или в Апфельштайне?
— В Апфельштайне, конечно!
— Да, и сделаем из нежилых комнат музей! Давно хочу. Только надо сначала его отремонтировать. Деньги только где взять?…
Так, болтая, как будто все уже решено, они выехали из леса на дорогу, которая шла через луга, на которых заготовляли сено. Когда они проезжали мимо одного из хуторов, в придорожных кустах послышалась возня и чей-то голос пискнул:
— Подстилка! Принцева подстилка! — и тут же раздалось хихиканье.
— Ох, только не это… — простонала она. — Я как раз шла к тебе сказать. Мачеха говорит, что я их всех позорю, и они уже устали это слышать.
— Эй, а ну выходите! — крикнул он в кусты.
— Дети не причем! Они только повторят то, что слышат от взрослых, — попыталась она его урезонить. Но он уже не слушал ее.
— Выходите, я не сержусь. Вот яблоком даже могу угостить.
Из кустов показались две рыжие головки с конопатыми физиономиями. Принц вернулся к лошади, достал из седельной сумки несколько штук и пошел к ребятишкам.
— Ну, давайте, рассказывайте, что значит "подстилка"? А то я не знаю, — спросил он как бы между прочим, протягивая им по яблоку и сам с хрустом надкусывая третье.
Дети явно затруднились объяснить, но бояться перестали.
