-- Что стобой? - переполошился, сидевший рядом Крузенштерн.
-- Ничего, - помотала головой Лена и сдавленно попросила: - Стукни меня по спине.. Да не там... повыше... О, Господи! Бей посильнее... У-у! Больно же! - и она заплакала, перепугав, итак ничего не понимающего парня, еще больше.
Он принялся извиняться, что невольно причинил ей боль, но Лена плакала вовсе не из-за этого. Все слезы, что копились в ней и которые она сдерживала в себе, теперь текли безудержно, словно прорвало плотину ее сдержанности и выдержки, усердно воздвигавшуюся ею. Она всегда гордилась своим философским подходом к жизненным неурядицам, считая слезы уделом слабых. А всего-то и надо было иногда поплакать.
Водку она пила впервые и пила ее, как бомж, на первой попавшейся скамейке, в каком-то сквере, в компании с незнакомым, сомнительным типом, с тяжким чувством вины, совершенно не понимая, как ее угораздило вляпаться в подобную скверную историю.
Выплакавшись, она хлебнула из бутылки еще несколько раз. Пойло, что называлось водкой, теперь не казалось ей таким противным. Сознание расползалось, мысли беспорядочно скакали и она была не в силах, сосредоточиться на какой-то одной из них. Удивляясь и забавляясь новым для себя состоянием, Лена не могла понять, что ее теперь так напрягает. Ах, да! Книга.
-- Эй! Ты ведь не отстанешь от меня без этой... своей... как ее... книги? - Лена с интересом прислушивалась к своему пьяному голосу. Было забавно.
Крузенштерн что-то сказал и она с трудом заставила себя вникнуть в его слова.
-- ...и ты ведь не жаждешь новой встречи с Шакером...
-- Ты... вообще, кто такой? А?
Белобрысый осекся, странно посмотрел на нее, подумал и сказал:
-- Эльф...
-- Ага! - захохотала Лена, подыгрывая шутке. - А я русалка! И где же ты живешь, эльф? Наверное, на каком-нибудь цветочке, или листочке... Спишь на паутинке, умываешься росинкой...
-- Почему это листочек-цветочек должен быть моим домом? - обиделся он.
Но Лену разобрал дикий неуправляемый хохот, до слез, до икоты. Стоило ей только взять себя в руки, но едва взглянув на белобрысого, ее снова разбирало от смеха. Она никак не могла остановиться, пока опять не хлебнула из горлышка перцовки.
-- Вот объясни мне тогда... Ты эльф или все-таки потомок мореплавателя? - немного успокоившись, вновь прицепилась она к нему. - Вопрос... конечно интересный... да?
-- Я эльф. И я не понимаю, почему ты так уверена, что мой предок плавал по морям? Мы, эльфы...
-- А с того... - с пьяной бесцеремонностью перебила его девушка и заплетающимся языком пояснила: - Фамилия у тебя не только редкая, но и знаменитая -- Кру-зе-н-н-ш-тер-н. В России знают одного Крузе... Крузя... короче... он был путешественником -- мореплавателем прошлого века. Как же мне, блин, повезло увидеть не просто эльфа, а эльфа-мореплавателя!
Подняв бутылку, она произнесла "прозит" и выпила еще. Скривилась, передернув плечами и зажмурилась, а когда обрела способность видеть и слышать, то увидела перед собой расплывающееся, раскачивающееся лицо какого-то белобрысого парня. Его голос доносился до нее словно из далека и говорил он непонятные вещи;
-- ...да будет тебе известно, что этой фамилией я назвался потому что, она была первой, что попалась мне на глаза...
С усилием удерживая в голове тот важный вопрос, который ей просто необходимо было задать этому типу, она старательно выговарила:
-- Ты... хто? - и вцепилась в спинку лавки, чтобы не упасть с нее, потому что все вокруг было неустойчивым и, почему-то, раскачивалось и кружилось.
-- Я? - осекся незнакомец и помолчав, сказал: - Я Геннальфаэльторрумпелуиэлор...
-- Ч-чего-о? - изумилась Лена.
-- Словом, для тебя я -- Крузенштерн, - обреченно вздохнув, поправился эльф. - Мне все равно, как ты будешь меня называть.
-- А... - успокоилась Лена и начала устраиваться на скамейке, обещая ему, но больше самой себе: - Через полчасика я проснусь. Понял?
-- Нет, - покачав головой, честно ответил белобрысый.
-- Я проснусь и... ни тебя... ни этого... Шкуры... не будет. Это был сон... Вот увидишь... Я проснусь... - и махнув рукой, она повалилась на качающуюся, словно плот на неспокойной воде реки, скамейку.
Что-то уж очень болела шея и, в квартире так холодно, что она замерзла даже под одеялом. Наверное, с вечера забыла закрыть окно и к утру всю квартиру выстудило. И все равно, это не объясняло ее странного состояния. Что-то было не так. Лена теснее прижала к себе сложенные руки и сообразила, что спит без одеяла, на жестком полу. А когда открыла глаза, обнаружила себя, лежащей даже не на полу своей квартиры, а в парке на скамейке под одкрытым небом. Все тело занемело от холода и неудобного положения.
С трудом вытянув руку, она, старательно тараща глаза, посмотрела на часы. Шесть утра. И тут же припомнила все. Не поднимаясь со скамейки, она, в паршивом состоянии: голова кружилась, тошнило, хотелось пить, посмотрела в безоблачно чистое, утреннее небо.
Солнце только встало, но уже начало заметно пригревать. Дома разбрызгивали солнечные зайчики распахнутых окон, в новый день лета. В листве тополей расчирикались задиристые воробьи. От скамьи по гравиевой дорожке тянулись утренние тени.
Лена глубоко вдохнула еще не загазованный, чистый, пахнущей утренней свежестью и росой, воздух и морщась, преодолевая головокружение, зыбкость своего состояния и тошноту, поднялась. А когда с трудом приняла сидячее положение, то обнаружила, что в этот ранний час, она в сквере не одна, если не считать, сидящего рядом с отсутствующим видом, Крузенштерна. Скамейка напротив оказалась занята двумя молодыми особами, которые, склонив друг к дружке головы, тихо переговаривались. Точнее, одна что-то шептала другой на ухо, а та внимательно слушала, откровенно разглядывая Крузенштерна. Эта девушка, явно копировала роковых киношных красвиц: двумя пальчиками с длинющими ногтями держала на отлете, тонкую сигару и, закинув ногу на ногу, покачивала точеной ножкой в остроносой изящной туфельке, с тонким каблуком-шпилькой.
Затянувшись сигаретой, она, округлив ярко-красные губы, выпустила дым в сторону Крузенштерна. Юные лица девушек были подпорчены не столько обилием макияжа, скольку вульгарным выранием. Та, что молчала, не обращая внимания на продолжавшую, что-то шептать ей подружку, вдруг поднялась и, бросив недокуренную сигарету мимо урны, пошла к Крузенштерну. Ей надоело ждать и она решила сама подтолкнуть события. Пристроив локти на спинку скамьи, вольготно сидящий на ней Крузенштерн, наблюдал за девицей. Она же подойдя к нему вплотную, достала, из болтающейся у нее на плече сумочки, пачку "Salem" и вытащила из нее новую сигарету, подцепив ее длинными ногтями.
