Штайнмар ответил не сразу; молча взглянул на притихшую ведьму, на пляшущие в темноте огненные языки, бросил взгляд в сторону, словно пытаясь отсюда, из-за низкой скалы, увидеть оставшийся за спиною орт, и тяжело вздохнул.
— Я отвечу, — произнес он, наконец. — Но вряд ли так, как вы ожидали… Как я уже говорил, четыре года я провел вдали от дома. Во избежание подозрений и новых вопросов сразу скажу, что никаких особенных планов в этом не было: просто пытался преумножить семейные накопления, но не торговлей, к ней у меня склонностей нет. Однако вольный человек с руками и головой вполне способен составить себе небольшое состояние в Империи, и я это подтвердил собственным опытом. В Швиц я возвратился небедным, сейчас у меня крупнейшая бондарня в орте… А также молодая жена и двое детей. Я был счастливым человеком до того, как все это началось, и то, что началось, мне не нравится. О вашей проницательности я, еще будучи в Германии, слышал невероятные легенды, посему не удивляюсь тому, что вы это заметили, майстер Гессе. И, как я вижу, пытаетесь этим воспользоваться.
— Было бы странным упрекать меня за то, что я хотел бы восстановления мира в Империи, — заметил Курт ровно, и фельдхауптманн понимающе кивнул:
— Разумеется. Но, повторю, моя готовность помочь вам — это желание оградить моих земляков от колдовства и Бог знает еще какой пакости, и — сострадание к девочке, разлученной с матерью человеком, что запродал душу нечистому. Не путайте мои действия с предательством, майстер Гессе.
— А что в сложившейся ситуации будет предательством? — спросил Курт прямо, игнорируя остерегающий взгляд ведьмы, всем видом призывающей его умолкнуть. — Вам не нравится Каспар, не нравится то, что он говорит и делает, вы сами это сказали. Вам не нравится конфликт ваших ортов с Императором. Мысль о настоящей войне, как я подозреваю, вам не по душе тоже. И, полагаю, вы понимаете, что instructor’ы Австрийца, которые разгуливают по вашей земле, высматривают тут явно не место под создание Рая на земле, а вам — всем вам, всей Гельвеции — не светит ничего хорошего, если герцогские люди окончательно начнут чувствовать себя тут, как дома, на вашу землю станут смотреть не более чем как на поле битвы с Императором, а на вас — как на расходный материал вроде досок для ваших бочек. Даже не так; вроде щепок, что от них остаются. И что же, восстановить мир, заручиться поддержкой Империи и поставить преграду посягательствам Австрийца — неужто это предательство интересов ваших соплеменников и вашей земли?
— Тут вы правы, майстер Гессе, — столь же спокойно согласился Штайнмар. — И ваш пришлый малефик мне не нравится, и все, что происходит, и австрийский герцог… Но и от Императора я не в восторге. Вы спросили, почему меня избрали фельдхауптманном? Потому что я единственный, кто жил так долго в Германии. Я жил среди вас, видел вас, слышал вас, узнал вас; я наблюдал, что происходит там, где власть Императора действует повсеместно. И поскольку нам приходится иметь дело с его сыном и провозвестником его воли, люди орта поручили переговоры в том числе и мне. Вероятно, когда все закончится, чести возглавлять их в бою меня лишат, да и я, откровенно говоря, за эту должность хвататься не буду.
— Для политики вы слишком честны, вот в чем проблема, — заметил Курт, и фельдхауптманн уныло усмехнулся:
— Любопытно то, майстер Гессе, что именно с такой мыслью я смотрю на герцога Баварского. Понимаете, в чем дело? Император стар и устал, его враги же все мощнее с каждым годом. Ваша Конгрегация стоит за него горой, но Конгрегация не вечна, а врагов все больше — все эти фюрсты, графы, да и многие бюргермайстеры, кто из них будет подчиняться тому, кто откровенно вырывает у них из рук власть, которую они любят больше, чем своих жён? Наследник — славный парень, мы с ним отлично побеседовали бы на охоте у огня, не будь он герцогом, но правитель из него… Я не вижу в нем правителя. Однажды он сделает ошибку, которая погубит его самого, Империю и заодно с нею — всех, кто хоть чем-то с ней связан. Он не протянет долго. И не протянет долго Империя, она сгорит в большой войне, которая, я знаю, вскоре случится. И я не хочу, чтобы наша земля, наши люди, наши дети были разменной монетой в этой большой игре.
— Уверены, что бондарское дело — ваше призвание? — серьезно спросил Курт, и Штайнмар невесело улыбнулся:
— Я просто умею смотреть по сторонам, майстер Гессе. И слушать. И делать выводы.
— Тогда вы должны понимать, что ваша цель недостижима: жить спокойно вам не дадут. Вообразите себе невероятное: Император махнет рукой и позволит вашим ортам существовать самим по себе, как вам вздумается. Принц Фридрих уйдет отсюда, уведет свои войска… Допустим даже невероятное: все прочие орты, до сих пор держащиеся в стороне от этого конфликта, также захотят совершенной независимости и даже ее получат. Что будет дальше? Вы сами сказали о большой войне, и одну из главных сторон этой войны будет представлять герцог Австрии. В свете этого Гельвеция станет поляной, где будут драться два зверя, и вы не можете не понимать, что ничто живое на этой поляне не останется нетронутым. Засланных герцогом провокаторов и подстрекателей уже принимают здесь за своих — всего лишь потому, что «он тоже против Империи», уже кое-кто говорит, что союз с Австрийцем — не такая плохая идея, что вполне допустимо не просто примкнуть к нему, не просто позволить ему давать советы и указания, но и почти управлять; вспомните, еще полгода-год назад это показалось бы вам немыслимым, а сейчас эти слова звучат все громче, я прав?.. Да, само собою, ваши товарищи полагают, что смогут им воспользоваться, спрятаться за его спину, случись что, но вы сами видите, что происходит: это он пользуется вами и он прячется за ваши спины. Вы для него — не более чем инструмент, оружие в войне с Империей. А война будет, и будет скоро, и если все будет так, как я описал — вам в этой войне не уцелеть. Да, будучи частью Империи, вы все равно ее не избежите, но в этом случае Гельвеция будет крепким суставом одного мощного кулака, тем самым прутом в связке, а не отдельной хрупкой хворостиной.
Штайнмар слушал молча, глядя в сторону, в темноту за тихо потрескивающим костром, и ответил не сразу, подбирая слова осторожно и неспешно.
— Я не скажу, что в ваших словах нет правды, майстер Гессе, — произнес он негромко, с усилием обратив взгляд к собеседнику. — И не скажу, что не думал об этом сам. Я даже сознаюсь, что, когда началась вся эта заварушка, я не знал, во что ввязываюсь. Я полагал, что нашей целью будет лишь возвращение старых договоров, о которых начали забывать. И я не знаю, я не заметил, когда эти цели стали иными, когда всё заместили призывы к борьбе, войне, к союзу с Австрийцем… Это самое страшное, понимаете? Я не заметил, как это случилось и когда. И другие не заметили. Они просто приняли эту мысль и пошли с нею дальше, и теперь вытравить ее будет сложно. Вы спросили, станет ли это предательством — уберечь своих соплеменников от ошибки, а свою землю от разрушения… Это будет правильно, так я вам скажу. Но это будет предательством.
