Но с богами Тохта попрощаться толком не успел: грянул выстрел, челюсти Хагисы разжались и вурдалак тяжело рухнул, придавив всем телом кобольда.
Кумлер появился перед Дариным, как из-под земли — только что не было, и вдруг — то ли человек, то ли тварь, сразу и не разберешь. Было что-то неестественно-жуткое в том, как его мертвые глаза взглянули сначала на Дарина, потом на Гингему, задержавшись на мгновение на клинке охотника за вампирами, который она сжимала в руке.
— Стой! — холодно приказал Дарин. — Еще шаг — и я стреляю.
Из-под трупа Хигисы выбрался перемазанный кровью кобольд.
Держа обрез, нацеленным на Кумлера, не отводя взгляда от его белых глаз, Дарин тревожно спросил:
— Тохта, ты как?
Кобольд пошатнулся, изо всех сил стараясь не упасть.
— Не знаю, — пробормотал он сквозь зубы, невидяще глядя перед собой. — Больно…
— Соберись, — Дарин ногой пододвинул ему рюкзак, где за отодранной подкладкой был спрятан амулет. — Начинай ритуал. Только быстро, долго мне их не удержать!
Носком ботинка он провел черту в пыли, по-прежнему спуская глаз с вурдалаков.
— Дальше — ни шагу, — предупредил он.
Тохта пополз к дереву. Все бы ничего, только в голове колыхался черный вязкий туман, да задние лапы будто онемели и почти не слушались.
— Держитесь ближе к Тохте, — бросил Дарин Гингеме.
Вурдалаки переглянулись, и Ккмлер вдруг неожиданно оскалил зубы в улыбке.
Кобольд подполз к дереву. Теперь весь ритуал следовало начать заново. Он бессильно рухнул рядом с выкопанной ямой между корнями вяза и закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на обряде и успехе. Это удалось ему еще хуже, чем в первый раз. Мысли кобольда сбивались, путались, боль накатывала волнами, и больше всего хотелось уплыть на этих волнах куда-то в забытье.
— Тохта, — тревожно окликнула Гингема.
Кобольд встряхнулся.
Поверх платка с кровью, рядом с золотой цепочкой следовало положить ножницы. Так он и сделал: достал их из коробки, развел лезвия и опустил в ямку, с трудом припоминая последовательность обряда. Бросил клочок пергамента — еще вчера ломал голову, зачем при обряде пергамент используется, а сегодня уже все равно стало, не до того. Потом припорошил все землей с перекрестка, смешанной с морской солью и хорошенько утрамбовал, стараясь не обращать внимания на то, что голова кружилась все сильнее и сильнее. Он слышал за спиной голос Дарина, но заставил себя не отвлекаться, не вникать в его слова — у него было свое дело. Сажей из пакетика нарисовал круг, заключил в него треугольник, бормоча слова ритуала, стараясь удержать в памяти каждую мелочь. Это было нелегко, потому что к боли примешивался страх, но чародеи предупреждали, что совершающий ритуал может испытывать это чувство и советовали любой ценой избежать паники. Как можно было ее избежать Тохта не знал, потому-то страх, овладевший им, вот-вот грозил перерасти в нечто больше: в самый настоящий ужас, который пробирал до костей. Этого допускать было нельзя, поэтому кобольд собрался с силами и продолжил ритуал. Дальше мудрец и чародеисоветовали призвать всю свою волю, трижды произнести последнюю строчку заклинания, которая есть ни что иное, как имя одного из великих умерших драконов, медленно вытянуть руки в обе стороны и открыть глаза.
Тохта поднялся, опираясь о ствол сухого дерева, выпрямился, насколько позволяла страшная боль в спине и развел лапы.
Теперь, как было уверяли чародеи, если ритуал прошел успешно, драконы не замедлят откликнуться.
Тохта крепко сжал амулет, поднял морду к небу и застыл в ожидании.
Вурдалаки снова переглянулись, похожие на голодных волков, загнавших добычу. Дарин положил палец на курок.
— Ты не боишься, — медленно проговорил Кумлер, без удивления, а словно констатируя факт. — Не боишься нас.
Дарин наклонил голову.
— Чего бояться? Даже если броситесь все сразу, кого-то из вас я успею уложить.
Кумлер ухмыльнулся.
— А кто-то успеет добраться до тебя и до старой женщины, — проговорил он. — Ну, и до кобольда, само собой. До него — в первую очередь!
— Попробуй, — Дарину очень хотелось оглянуться, посмотреть, как там Тохта, но он боялся хоть на миг спустить глаза с упырей, а особенно — с Кумлера.
— Попробуем, — с деланным спокойствием проговорил тот. — А после этого…
Он посмотрел Дарина, потом перевел глаза на Гингему, задержавшись взглядом на ноже из вулканического стекла.
— Кобольда мы съесть не можем, мы можем его только убить. А вот вас, людей…
Кумлер сделал вид, что задумался.
— Да, мы вас съедим! Не сразу, конечно, через недельку-другую. Заберем с собой… должно же у нас быть вознаграждение за то, что мы добыли амулет? Кстати, — спросил он. — Не знаешь, куда делась наша еда? Тот человек, которого мы приготовили себе в пищу?
— Я его убил, — бросил Дарин.
Кумлер изобразил огорчение.
— Жаль. Он был уже почти готов… мы не любим свежее мясо. Ну, ничего… у нас есть кое-кто и без него.
Он засунул руки в карманы, словно не замечая наставленного на него дула обреза, и снова ухмыльнулся — довольно и победно.
— А вот теперь — боишься, — с удовлетворением констатировал он. — Теперь — боишься. Вот и славно…
Один из вурдалаков, в облике молодого рыжеволосого человека, вдруг зашипел и бросился вперед.
Тут же, без промедления, Дарин нажал на курок.
— За черту — ни шагу!
Кумлер покачался с носков на пятки, посматривая то на тело убитого, то на парня.
— Тебе осталось жить несколько минут. А после этого…
— Заткнись! — ответил Дарин как можно уверенней и бросил короткий взгляд через плечо.
— Тохта, ты скоро?
Кобольд открыл глаза, растерянно поморгал и осмотрелся по сторонам. Его сильно мутило, и в пасти был какой-то странный привкус, но Тохта не обращал на это внимания. Главным было не это.
Он сделал все, как нужно, а ничего не происходило. Кругом по-прежнему бы пустырь, подбирались все ближе разъяренные вурдалаки, а в лапе у него по-прежнему был зажат амулет. Тохта встретился глазами с Гингемой и растерянно потер лапой нос.
Ничего не вышло. Ритуал провалился.
Мгновение кобольд сидел неподвижно, потом встряхнулся и потянулся за краденым серебряным ножиком, до поры до времени припрятанным между корней: судьбу, видно, не обманешь, от темного дня не уйдешь!
Конечно, воин сейчас из Тохты был никакой. Перед глазами все плыло, колыхалось, боль раздирала на части и больше всего он боялся запутаться в собственных лапах и упасть мордой в пыль. Но кобольды друзей в беде не бросают! Тохта покрепче сжал в лапах крошечный ножик и поковылял к Дарину: чувствовал, что вот сейчас-то все и начнется.
