— Тебе все равно придется ее открыть.
Доктор кивнул.
И замер, он переводил взгляд с саквояжа на нож, с ножа на Ийлэ… и снова на нож… ему так хотелось убить.
— Я никуда не денусь, — повторила Ийлэ, прижимаясь к стене. — Ты ведь это понимаешь?
Понимает.
Верит.
Ведь тупик и стены. Окна и то нет.
— Представь, что будет, если ты меня убьешь, а драгоценности не получишь… — Ийлэ покачивала ребенка, который слабо ворочался.
В редких волосах зияли язвы. И по язвам ползали темные откормленные вши.
Ничего.
Главное, выжить, а со вшами Ийлэ как-нибудь да справится.
— Разве это было бы не замечательной местью?
Он смотрел исподлобья, настороженно, не желая ей верить, но понимая, что Ийлэ может оказаться права.
— Из-за тебя мои родители умерли… из-за тебя я прошла через такое… — она прижала ребенка к плечу и накрыла голову ладонью. — И разве я отдала бы тебе драгоценности? У меня ведь дочь имеется… ей они нужнее.
— Ты… ты тварь!
— Как и ты.
— Ты… ты просто хочешь, чтобы я…
— Я хочу? Разве ты сам не хочешь этого? Тебе же интересно… тебе же смерть до чего интересно узнать, что там… ты ведь мечтал о них так долго… грезил… представлял. Разве не интересно взглянуть?
И он дрогнул.
Поставил саквояж на пол. Есть ведь минута… и минута — это слишком много. Секунды хватит, просто, чтобы взглянуть, убедиться, что Ийлэ лжет.
Или нет.
Он открыл саквояж и отпрянул.
А после, когда ничего не произошло, засмеялся над собственной трусостью. И пальцем погрозил, мол, над кем ты шутишь, Ийлэ?
Он наклонился, разглядывая сияющую груду.
Ожерелья.
И парюра с бриллиантами… и тот рубиновый гарнитур, который матушка очень любила… и сапфировые звезды-заколки… крохотная шкатулка в виде золотого жука… множество вещиц, что больших, что малых, одинаково роскошных, сваленных в кучу, будто бы ненужный хлам.
Хлам и есть.
Ийлэ отдала бы этот саквояж, чтобы вернуть родителей.
— Ты… — человек не удержался. Сияние камней манит, завораживает, и он наклоняется, желая рассмотреть их поближе. Или прикоснуться.
Это так естественно — прикоснуться и поверить, что все это — его.
— Ты обманщица… хотела надо мной посмеяться? Все вы только и думаете, как бы посмеяться надо мной… — человек запустил пятерню в драгоценности, зачерпнул, потянул, наслаждаясь тяжестью их. — Гадкая девчонка…
…беззвучно лопнула сторожевая нить. И тотчас стремительно развернулись плети разрыв-цветка.
И вправду красиво.
Жаль, не получилось досмотреть, как зеленый тугой шар его, напоенный силой, лопнул.
Стена дома поглотила Ийлэ за мгновенье до того, как острые шипы семян коснулись человеческой кожи. Наверное, доктору было больно.
Кричал.
— Не слушай, — сказала Ийлэ ребенку, который завозился. — Он это заслужил…
Крик оборвался.
Ийлэ вернулась в комнату.
Ребенку она сунула бутылочку с молоком и села. Ей оставалось только ждать. Ийлэ надеялась, что ожидание не будет долгим…
Нира не успела испугаться.
Расстроилась только, что все получилось настолько нелепо…
— Сидите, дорогая моя… своячница? Или как там принято называть? — Альфред перебросил Ниру в седло, и жеребец его, широкогрудый, мощный, недовольно заржал. — Всегда, знаете ли, путался в хитросплетениях родственных связей… ничего, если я буду звать тебя кузиной?
— Как вам будет угодно.
Нира старалась держаться с достоинством, хотя получалось не очень.
Ее уже похитили?
Или еще только собираются? И вообще, что происходит.
— Какая колючая, — Альфред щелкнул по носу. — Жаль, что у твоей сестрицы не тот характер… было бы интересно. Кричать будешь?
— А надо?
Нире хотелось закричать, но она крепко подозревала, что толку с этого крика никакого не будет.
— Не надо, — согласился Альфред. — Нам ни к чему лишние проблемы… или гости несвоевременные.
Он посмотрел на часы.
Ждет?
Чего?
Или кого? И куда уехал Нат… и наверняка, его отъезд как-то связан с появлением Альфреда… и если так, то…
— Не ерзай, кузина. Ты знаешь, что любопытство — это великий грех. На воскресной проповеди пастор так говорил. Очень душеспасительно было…
Альфред наклонил голову и даже перекрестился.
— Еще скажите, что вы прониклись…
— Проникся, — взгляд у него был лукавый. — Еще как проникся… мне, дорогая моя кузина, надлежит быть набожным и проникнутым всеми мыслимыми добродетелями…
Он замолчал.
Молчала и Нира, прикидывая, что же делать дальше.
Бежать?
Но как и куда?
Если ударить Альфреда… толкнуть… нет, вряд ли он свалится, силы у Ниры не те, но вот из объятий его, чересчур уж крепких, она выскользнуть способна.
А дальше что?
Слева верховые. Справа верховые.
Спереди поле… сзади лес, а в нем, надо полагать, тоже верховые. И ее не пропустят. А если и удастся прошмыгнуть, то… куда она побежит? Да и много ли набегает в юбках по лесу?
— Верно мыслите, кузина, — сказал Альфред. Он поддел цепочку для часов на палец и теперь часы покачивались влево-вправо, вправо-влево. — Не стоит делать глупостей… я вам не враг.
— А кто, друг?
— Друг, — он произнес это вполне серьезно. — Сейчас вам кажется, что я подлым образом ограничиваю вашу свободу. А на деле я всего-навсего обеспечиваю вашу безопасность, если уж ваш супруг ею не озаботился…
Альфред улыбнулся.
— Ничего. Будет должен.
Нира хотела ответить, что ее супруг к ее глупым поступкам отношения не имеет, но промолчала. Впрочем, долго молчать она никогда не умела. А потому не выдержала первой:
— Что происходит?
— Что происходит… сложный вопрос… всеобъемлющий… мы вот ждем… и думаю, ждать придется еще час-другой, а то и третий. Но вам-то спешить некуда, мне и подавно…
— И чего ждем?
— Нападения.
— Что?
— То, дорогая кузина… видите ли, я имею все основания полагать, что некая банда, которая давно уже не дает покоя местным жителям, вот-вот совершит нападение на этот дом…
— Банда? — шепотом переспросила Нира.
— Банда, — подтвердил Альфред.
— Но… но тогда почему ты здесь… надо предупредить!
Он только улыбался.
— Ты не можешь…
— Тише, кузина, тише… какой пыл… какой нрав… с другой стороны, с таким нравом и до убийства недалеко. Если я правильно все рассчитал, то в предупреждениях нужды нет. Он и сам все понял. И подготовился.
