Стивен Эриксон - Полуночный Прилив

Ханнан Мосаг крикнул: — Император! Оставьте его моим к'риснан ам…

Рулад резко крутанулся на месте. — Нет! — взвизгнул он. — Мы будем драться! Мы воины! Этот летериец заслужил доблестной смерти! Не желаем больше слышать тебя! — И он снова повернулся к мосту. — О, вот этот смельчак. Я хочу его!

Стоявший сзади Тралл Фир пробормотал: — Он хочет быть убитым. Я узнал летерийца. Он был с делегацией.

Тралл кивнул. Финед, капитан и телохранитель принца Квилласа — он не мог припомнить его имени.

Было ясно, что Рулад не узнал его.

Выставив перед собой пестрый меч, император двинулся к противнику.

Мороч Неват улыбнулся. Рулад Сенгар, умерший, чтобы вернуться к жизни. Если верить слухам, он умирал еще раз в Трейте. «Но в этот раз я оставлю тебя мертвецом. Я изрублю тебя на куски». Он спокойно ждал, следя за приближением императора.

Выставляет вперед правое плечо, шагает правой ногой шире, чем левой. Эти детали подсказали Морочу, что Рулад обучался биться обычным мечом, а не таким вот двуручным чудищем, торчащим над его головой словно здоровенная палица.

Он ожидал выпада — но не был готов к скорости, с которой меч сверкнул над головой. Мороч едва успел поднырнуть, присев на правую ногу, и тем спасти череп от разрубания на две части. Меч врага с сотрясшим все тело грохотом задел за навершие шлема и сорвал его с головы финеда.

Мороч отпрянул, принимая самую низкую стойку, а затем выпрямился. Конец его собственного меча был в крови: он успел нанести ответный удар.

Рулад зашатался. Из его бедра брызнула красная струйка.

Правая нога, ведущая. Самая опасная рана.

«Посмотрим, император, как ты потанцуешь».

Мороч потряс головой, избавляясь от остатков головокружения. Мышцы и жилы у затылка стонали от тупой боли, и он понимал, что получил растяжение. Но сейчас обе руки двигались свободно, не затронутые травмой.

Рулад атаковал вновь, пронзительно завопив.

Он взмахнул мечом над головой, повел его вниз, замедлившись на миг — и тем избежав слишком поспешного ответа Мороча — и затем опустил оружие до предела.

Финед сильно изогнулся, пытаясь уйти от лезвия. Разрывающая боль в пояснице — пестрый меч глубоко впился в тело. По боку полилась алая кровь. Но теперь он был рядом с врагом. Неват поднял меч вверх, вонзил в левую подмышку императора. Пробил золотой панцирь, почувствовал сопротивление ребра — и устремился дальше, отыскивая кончиком лезвия лопатку и позвоночник.

Казалось, пестрый меч двигается по собственной воле. Руки Рулада поднялись, и лезвие начало ползти по телу финеда, пересекая сзади правое бедро, прорезая путь к паху.

Рулад согнулся, налегая на рукоять; передняя часть лезвия прошла через кишки Мороча, и головка эфеса звякнула о мостовую. Император выпрямился и потянул меч на себя, через торс финеда, разрезая его надвое: сердце, левое легкое. Лезвие вышло над ключицей.

Умирая, Мороч вложил последние силы в ответный удар. Спина императора с треском переломилась.

Сплевывая кровь полным ртом и улыбаясь, Неват осел на скользкие камни. Рядом падал Рулад.

Затем над ним нависла иная фигура. Кто-то из братьев императора…

Его голос, казалось, донесся издалека: — Скажите нам свое имя, финед.

Мороч пытался ответить, но захлебнулся. «Я Мороч Неват. Я убил вашего клятого императора».

— Вы королевский Поборник, верно? Ваши солдаты на мосту так кричат — Королевский Поборник… этот о вас, финед?

«Нет.

Вы, уроды, с ним еще не сталкивались».

С этой приятной мыслью Мороч Неват умер.

Столь быстрое исцеление, столь быстрое возвращение. Окруженный волками, завывавшими на лицах Летераса, будто проклятые души, император восстал из мертвых и разорвал воздух собственным воплем.

Солдаты на мосту замолчали, видя, как покрытый кровью Рулад встал, вытянул меч из тела финеда. Шагнул — и покачнулся на сторону. Глаза его наполнили ужас и безумие.

— Удинаас!

Так отчаянно одинок. Душа в смертной муке.

— УДИНААС!!!

Уруфь Сенгар услышала неистовый крик сына за две сотни шагов. Резко развернулась, отыскивая раба среди множества невольников. В этот момент Майен заорала и рванулась от прочих женщин, убегая на ближайшую улицу. И пропала за углом.

Замерев от неожиданности, Уруфь продолжала выискивать этого раба.

— Удинаас? Где ты?

Ответами послужили тупые, испуганные взгляды. Всё знакомые лица, но среди них не было Удинааса. Раб пропал.

Уруфь рванулась к ним, замолотила кулаками. — Найти его! Найти Удинааса! — По венам пробежал прилив внезапной ненависти. К Удинаасу. Ко всем летерийцам. «Предан. Мой сын предан» . О, как они заплатят!

Она слышала звуки схваток со всех сторон — захватчики пробирались по улицам и встречались с отчаявшимися солдатами. Впавшая в ужас, плачущая Чашка металась между провалившимися курганами, ища убежища. Она была совсем одна.

Пятеро убийц почти вышли. Их могильники вспучились, большие трещины змеились по сырой земле, изнутри слышался стук раздвигаемых камней. Пять голосов слились в мрачной песне — гул словно барабанов, все ближе к поверхности, все громче.

— О, — простонала она, — где же все? Где мои друзья?

Чашка доковыляла до кургана своего единственного друга. Он там, так близко… Она потянулась…

… и ее затащило внутрь. Мучительное продвижение сквозь горячую почву, на сырой берег. Перед ней простиралось вонючее болото. Небо над головой было серым.

Почти рядом из воды кто-то выкарабкивался. Белокожий, со слипшимися волосами. — Чашка! — Его голос ломался от напряжения. — Сзади… дотянись…

Она повернулась.

Два меча, вонзенные в грязь.

— Чашка… возьми их… дай…

Протяжный всхлип сзади. Она обернула голову и увидела схватившиеся за лодыжки друга женские руки — жилистые, высохшие. Они тянули его назад. Друг неистово взмахнул рукой, вонзая локоть во внезапной поднявшееся над болотом искаженное, вымазанное грязью лицо. Из носа женщины брызнула кровь, однако рук она не разжала.

Они вместе начали погружаться в пенящуюся грязь.

Всхлипнув, Чашка схватила оба меча. Вытащила из грязи и побрела к берегу.

Над поверхностью болота взлетели брызги, снова показались руки.

Чашка ждала, дрожа всем телом.

Так легко снова стать рабом — теперь, когда вайвел принизал все тело, подчинив своей воле каждый мускул, каждый орган, даже несущуюся по венам кровь. Удинаас едва мог видеть своими же глазами, как мелькают улица за улицей. Момент жестокой ясности — он пробегает между тремя Солтейкенами, обернувшимися к нему с рычанием и оскалив клыки — его руки ныне снабжены когтями длиной в палец, они терзают волчью плоть, вырывая ребра из-под кожи. Тяжелый костистый кулак — его кулак — ударяет по волчьей голове, ломая кости — волк внезапно покатился, глаза его остекленели — и снова быстрый бег.