Наместник спустился в общий зал и долго молчал, прежде чем отдавать приказы.
* * *
Приказав сменить охрану, а паче всего не подпускать к старшей дочери никого из ее прежних людей, Князь не успокоился. Домик в ТопРауме, где Лиса мирно проживала с мужем, тоже взяли под осторожный присмотр. Ожидали, что Алиенор попробует связаться с прежней горничной. Только не ожидали, что в один морозный, солнечный день из Лапушкина Распадка прикатит санным путем чуть не полусотня румяных лесовиков, обвесит все стены мехами на продажу, досуха выпьет соседний трактир… В довершение гулянки, гости накрыли столы прямо во дворе, без капли уважения к трескучим морозам-«душегрызам», и откупорили привезенное с собой. Ватажники провожали на юг рослого мужчину верхом на громадном золотистом ардавире. Дарили прощальные подарки. Громко желали добра и удачи в пути. Набили морды трем уличным забиякам. Десяток любопытных заманили к столам, где упоили до лежачего положения. Княжеские наблюдатели оказались в том десятке, и теперь дровами лежали поперек сеновала. Так что подсматривать за домом оказалось некому.
Андрей Нишарг, которому Князь поручил охранять шуструю доченьку, особенно не огорчился. Известно же, что на ардавирской породе одним дворянам позволено ездить. На южной заставе владельца золотистого коня вежливо попросили прочитать герб — а он и выдал. Старый, давно забытый «танцующий журавль». Наследники «журавля» разыскивались уже лет двадцать, им причиталось несколько завещанных владений; сами они имели долги перед разными людьми — большие и не слишком. Сын Ратри Длинного задал немало работы законникам, заявив прилюдно, что намерен разобраться в своих обязательствах до весны.
За всей празднично-бумажной суетой ТопРаумская Ратуша не обратила внимания на тройку тайных гонцов. Сотник выпустил их через боковую калитку глухой полночью. Всадники торопились в столицу, предъявляя подорожную с гербом великокняжеской семьи. Везли они, по всей видимости, чтото крайне важное. Открыто носили броню и оружие; на постоялых дворах не отходили ни на шаг от лошадей, сами чистили даже заводных, и спали только по очереди.
* * *
Игнатова очередь спать началась с закатом. В полночь усатый маг разбудит Майса; а тот поднимет Спарка уже перед рассветом. Наместник сам так устроил — чтобы полюбоваться восходом.
Но до восхода еще целая ночь впереди. Можно зарыться в душистое сено, завернуться в толстый плащ — и спать. Сколько получится. И видеть сны.
Сегодня приснился Петр, и Игнат тут же заинтересованным голосом его спросил:
— Мне являются те, с кем есть что-нибудь общее. Например — ты женился на Ирке, потому и снишься?
Петр оправил строгий костюм:
— Нет, я Кате предложение сделал. Она тоже… там, у тебя побывала.
— А что так?
— Да, понимаешь, я в твою историю поверил, — торговец маслом и конфетами чуть приподнял брови: дескать, вот от кого не ждал.
— Из-за Иркиных золотых колец? Или после того, как я матери приснился?
— Дурак ты, Игнат, — заулыбался Петр во все тридцать два зуба, — У меня щит на вешалке висел, когда ты еще под стол пешком ходил. Мне, пожалуй, легче всех поверить было. Да и Катя рассказала кое-что.
— Катя, хм… Что ж ты на Ирке не женился?
Кащей задумчиво охлопал круглое брюшко.
— А я же теперь предпринимаст. Буржуй, спекулянт долбаный. Если осенью не уберут, так весной посадят. Ну и вот, сомневаюсь я, будет ли Ирка мне передачи носить, если она твоего подвига не оценила.
Петр задумчиво вдохнул и добавил:
— Я бы побоялся там жить по-твоему.
— О! — воскликнул Игнат, — Интересно! Ну-ка, ну-ка, как бы ты жил?
Собеседник посмотрел на руки. Поднял взгляд на Спарка:
— Для начала нашел бы самого крутого. Или главного. Или как он там у вас называется. Втерся бы к нему в доверие. Никаких боев, никакого оружия вообще. Баловство это. Уж потрясать вселенную я меньше всего хотел бы. Хотя — это ведь я сейчас так думаю. Ты меня не слушай. То есть, не бери в голову.
Спарк подумал, что Кащей стал гораздо спокойней на вид. И о тоске по прежним временам уже не вспоминает. Впрочем, если Катя предложение приняла — ему теперь без прошлого дел хватит.
— Ладно, — сказал тогда Игнат, — А что так с Иркой-то? Она, может, потому и не осталась со мной, что к тебе хотела вернуться.
Петр рассмеялся:
— С таким папой и с такими ногами — не пропадет Ирка! Ты хоть понял теперь, что значит десять лет разницы?
Гость отмахнулся:
— Да ни черта! Я же не изменился за эти десять лет! То есть, делать стал больше из того, о чем мечтал; ну, а мечтаю все о том же.
— И о чем?
Наместник вздохнул:
— Потом расскажу.
* * *
— …Про горничных. Сейчас лучше расскажу про охрану.
Старший брат Ветер качает головой — без особого удивления или осуждения. Для порядка. Не каждый день предлагают княжну украсть. Выслушивает Майсов отчет, вздыхает:
— Да все ты правильно разглядел, нечего прибедняться.
— Тогда и вывод правильный. Уж если Ветра внутрь не пускают, нам нипочем не войти. Не говоря уж — выйти. Не говоря уж — с таким-то грузом!
— Ага, — на удивление безмятежно соглашается Спарк. — Не войти и не выйти. Ешьте.
И оглядывает стол.
Стол накрыт щедро. Трактир «Под стеной» хоть и не первейший в ТопТауне, но с «Серебрянным брюхом» поспорит на равных. Главное достоинство трактира в размещении: достаточно далеко от дворца, чтобы его не прослушивали личные лазутчики Князя; и достаточно далеко от въездных застав, которые всегда под особым присмотром городской стражи.
За столом собраны люди, на первый взгляд совсем чужие друг другу. Три гонца Великого Князя — один покрыт вороненой чешуей с головы до ног; другой в драгоценной кольчуге с полностью заваренными кольцами; третий в обычной теплой стеганке, но зато с усищами чуть не до пола; на всех троих черно-золотые накидки-«шмели», цветов дворцовой почты. Напротив поднимают кубки кряжистые лесовики, за спинами которых прислонены к стене широколезвийные охотничьи копья. Охотники одеты без изысков, в бурое и зеленое; а вот копья украшены щедро: по втулкам серебрянная насечка, под рукоятями обмотка золоченой проволокой; на небоевых концах — нефритовые нержавеющие наконечники, «подтоки». Чтобы любимое оружие не набирало влагу торцом, когда упираешь в землю… Глядя в твердокаменные лица обоих полесовщиков, легко представить их за работой. Вот над берлогой фонтан снега; медведь черной молнией подскакивает вплотную, сейчас ударит! Шен подбрасывает над ним обычную потрепанную шапку. Зверь послушно вытягивается на задних лапах — ловить. И Фламин, присев до колена в глубокий снег, с разворота забивает рогатину медведю под горло, приговаривая: «В пузо щенки колют, никакой шкуры с такого не продашь!» Шен тем временем изготовил второе копье…
