– Ба, ну какая из меня скромница? – улыбнулась я. – Это пусть Алька из себя скромную строит – у неё талант! А мне до Альки как до Сальнийских гор.
Бабушка тоже улыбнулась, вспомнив дочку нашего соседа. Юную оторву и хулиганку для своих друзей и доверенных лиц, но скромную и послушную девицу для тех, кому она не доверяла. Переход от тихой скромницы до озорной бестии и обратно был мгновенным и всеобъемлющим. У Альки менялось все: походка, осанка, жесты и манера речи – она становилась буквально другим человеком.
– Да и прежде чем изображать скромницу, – продолжила я, – надо сначала понять, зачем незаконнорожденная дочь вдруг понадобилась Его Светлости. Столько лет не нужна была, а тут вдруг господина Алана прислал с наказом. Зачем?
– Он – отец, а ты все же кровиночка его, – шмыгнула носом бабушка. – Бывает, мужчины к старости осознают, что лишь в детях останутся они на белом свете. Эх…
– Его Светлости всего сорок два, и он – маг, какая старость? Да и законнорожденных детей у него четверо!
– Ну, может, заболел герцог наш и лежит на смертном одре, вот и призывает всех своих отпрысков… – таким же тоном бабушка рассказывала Иржи о подвигах богатырей.
– Ага, чтобы наследство всем раздать честь по чести, да наказ строгий отцовский дать! – с сарказмом перебила я. – Ба, сказки – это одно, а жизнь – другое, уж кто, как не ты, должна бы это понимать.
Бабушка сначала поджала губы, а потом, наконец, заключила:
– Не знаю я, зачем ты ему запонадобилась, но, бывает, в зрелом возрасте вспоминаешь прежнюю жизнь, прежнюю любовь и хочется кого-то увидеть, чтобы вспомнить то время.
Мы помолчали немного, расставаться не хотелось. Я оглядывала старый домик, вбирая в себя тепло и уют, сохраняя в памяти шероховатые, потемневшие от времени стены, недавно побеленную печь, застиранные занавески на окнах и на входе в закуток. Когда я сюда вернусь?
– Ну, все, иди, – напутствовала бабушка, еще раз обняв.
– Ба, – я обернулась в сенях, – ты про деньги никому не говори. Скажи, что господин Алан медяшек дал и серебра немного.
– Ты меня не учи, я в этой деревне много лет уже живу, поболе твоего знаю.
Я уверенно толкнула дверь и вышла на улицу. Толпа еще не разошлась, и, вероятно, односельчане перемывали мне кости, потому как моё появление резко оборвало разговоры. Алана с Донтом рядом не было, и жеребец из конюшен герцога тоже пропал. Куда ушел староста с Аланом?
– Ты, смотрю, рада-то, Станка. Переезжаешь в замковые хоромы, и денег себе на платья выбила. Небось, думаешь, как на шелковых простынях валяться будешь? Да? – едко спросила Верина, вторая внучка старосты и первая красавица деревни.
Связываться с ней не хотелось, и в ответ ничего не придумывалось, поэтому я пропустила замечание мимо ушей. Конечно, Алан все равно пришел бы за мной, но возвращаться в избу или ждать здесь в присутствии этой гарпии не хотелось.
– Да вы посмотрите на неё, – повысила голос Верина, – настолько зазналась, что уже не хочет со всеми нами разговаривать. Моську свою от нашего обчества воротит.
Захотелось сбежать от сварливой девки или предложить ей сцедить яд для деревенской знахарки, но тут я вспомнила бабушкину сказку и меня осенило.
– Зря ты так, Верина, – сказала я ей проникновенно, – сама понимаешь, что не просто так меня Его Светлость к себе затребовал, а потому что была причина…
И многозначительно замолчала, выдерживая паузу. «Обчество» мгновенно навострило уши.
– Да, причина и, к сожалению, невеселая, – продолжила я. – Заболел наш герцог и лежит на смертном одре. Когда-то давно обещал он моей матери, что позаботится о своей дочери и сделает все, что в его силах. Но обещание он не сдержал. Когда умерла моя мать, Его Светлость заболел, – в моем голосе сами собой прорезались интонации сказителя, – но ни лекари, ни маги не смогли вылечить его, а болезнь год от года становилась все заметней и тяжелее. А недавно пришел к нему прорицатель и сказал, что болеет Его Светлость потому, что не выполнил какое-то обязательство, и как сделает то, что должен, пройдет болезнь, как не было. Тогда и вспомнил герцог об обещании, и зовет меня к себе, чтобы излечиться.
Лицо Верины напоминало рыбью морду: и без того огромные глаза распахнулись еще больше, пухлогубый ротик несколько раз приоткрылся, но не издал ни звука.
Главное не расхохотаться. Чтобы скрыть предательски разъезжающиеся губы, я отвернулась от внучки старосты и, посмотрев по сторонам, спросила:
– Верина, а где господин Алан?
– Так, эта, – промямлила еще не совсем пришедшая в себя девушка, – деда пригласил его откушать у нас в избе.
– Спасибо! – поблагодарила я и сбежала от девицы.
На пыльной деревенской улице мне больше никто не встретился до самого подворья Донда. Когда я подходила к деревянным воротам, из них вышел староста. Он вывел оседланного мерина и недобро посмотрел на меня. Следом из ворот показался герцогский посыльный:
– Бери мерина, – приказал он, увидев меня, – и ступай на выход из села, я тебя догоню.
Донд сунул мне поводья и тихо пообещал:
– Не сбережешь животинку – пожалеешь. – И, повернувшись к Алану, суетливо продолжил: – Сейчас вашего жеребца приведут, господин. А вы тогда, как приедете-то, Его Светлости скажите…
Что должен сказать Алан, я и не услышала: мужчины свернули за дом.
Хорошо, что дорога из деревни в герцогскую усадьбу не проходила мимо моего дома, а то, боюсь, Верина начнет желать здоровья Его Светлости. Понятно, что это удивит господина Алана, и тот начнет задавать неудобные вопросы. Зря, наверное, я наплела деревенской красавице с три короба, но сделанного не вернуть.
В раздумьях я дошла до околицы, нашла удобный пенек и, опираясь на него, влезла на спину животинке. Кстати, как зовут мерина, я не помнила. То ли сапог, то ли ботинок, в общем, какая-то обувь, но, кажется, не валенок. Или все же валенок?
– Ты валенок или кто? – поинтересовалась я вслух, поправляя котомку.
– Валенком меня еще никто не называл.
Я икнула от неожиданности, но тут же опознала голос Алана.
– Это я вслух вспоминала имя мерина. Его зовут ботинок или валенок, или как-то так. Точно помню, что какая-то обувь.
– Оригинальное имя, – то ли одобрил, то ли осудил мой спутник. – Может, сапог?
Мерин не реагировал.
– Ботинок? – включилась я.
– Туфля? – предложил посыльный.
– Лапоть?
– Тапочек?
Мерин по-прежнему демонстрировал вселенское спокойствие, не отзываясь ни на одно имя. Мы переглянулись с Аланом и расхохотались.
Часть I. Глава 2. Малфест
Норовистый харисиец перестал рваться вперед и подстроился под невысокую скорость животинки старосты, солнце поднялось в зенит, припекая плечи и голову, длинный лесной участок закончился, и теперь вокруг расстилалось разнотравье, а мы с Аланом все вспоминали обувь.
– Мокасин? – предложил мой спутник.
– Вряд ли наш Донт вообще знает, что это такое. Он не интересуется ничем, кроме родной деревни, а тем более обувью восточных кочевников*, – отвергла я.
________
*Похожая на мокасины обувь есть и в этом мире, но, конечно, не у индейцев.
________
– Тогда дерби?
– А это не знаю уже я.
– Это такие туфли с открытой шнуровкой, – пояснил слуга герцога.
– Сандалии были, долбленки тоже, галоши называли. Как же тебя зовут? – поинтересовалась я у мерина так, как будто он мог ответить.
Некоторое время прошло в молчании. Алан расслабился, и я уже было собиралась поинтересоваться причиной, по которой я еду к Его Светлости, но старший посыльный меня опередил:
– Между прочим, в «Укладе о призыве» дословно сказано следующее: «мужчина, призывающийся на службу», а ты явно не мужчина.
– А зачем тогда дали кошель? Да еще и так много?
– Понравилось, как ты себя держала. Но ты же понимаешь, что вела себя слишком дерзко? Его Светлость был бы недоволен таким поведением.
